В своих воспоминаниях Дыбенко, как мы видим, отдает должное Ховрину, но на первом месте в конфликте все же выставляет себя. Он и говорит с помощником министра от имени всего Центробалта, именно он, а не кто-либо другой и самого Керенского ставит на место.

Выпячивание собственных заслуг в своих воспоминаниях для Дыбенко вообще характерно. При каждом удобном случае в своих мемуарах Павел Ефимович пытается показать, что он был самым главным матросом в Гельсингфорсе. Вот только один такой пример. После долгого рассуждения в Центробалте о вреде митинговых резолюций он неожиданно пишет:

«– Марусев, Ховрин, пора издавать свою газету.

А те сразу:

– Ну, что же? Надо начинать работать. Меньшевики уже выпускают свою. Организуют и партию. Везде вывесили объявления и приглашают всех записываться в их партию. Условия у них что ни на есть простые – только деньги вноси. И эсеры не отстают от них. Офицерство в эти партии так и прет. Имеют свою уже типографию и во главе печатного дела поставили Расторгуева, агитатор неплохой. Как же быть?

– Хотя нас мало, всего трое, средств нет, указаний нет, но начинать работать надо.

Шагаем на транспорт “Ща”. Немного помолчав, Марусев (с линкора “Республика”) предлагает:

– Пока пришлют нам кого-нибудь из Петрограда, нужно взять дело в свои руки. На “Республике” сделаем сбор средств, Светличного (матрос с “Республики”) отправим в Петроград, чтобы скорее кого-либо прислали, а пока на “Ща” откроем маленькую типографию. Будем работать на ротаторе. Редактора найдем. В первую очередь, выпустим воззвание и на кораблях приступим к организации ячеек.

Через два дня вышел первый коротенький бюллетень. Печатное дело двигалось туго. Только через неделю захватили в Гельсингфорсе соответствующее помещение вместе с типографией и, охваченные радостью, ожидали редактора из Питера. Наконец от ПК прибыл редактор Жемчужин. С его приездом нам казалось, что мы в десяток раз стали сильнее, что мы, наконец, станем на ноги, дадим кораблям вместо эсеровской стряпни свою газету. Уже вечером в типографии кипела работа. Линкоры “Республика” и “Петропавловск” щедро помогали. Утром вышла своя газета “Волна”… Наши ряды быстро росли и увеличивались не только по числу читателей газеты, но и по числу партийных руководителей: прибыли Владимиров, Старк и несколько позднее – Антонов-Овсеенко. Антонов-Овсеенко быстро овладел матросской массой и стал ее любимцем».

Хитрый Дыбенко напрямую не называет «некого неизвестного», который приказным тоном велит двум известным матросским авторитетам немедленно начать издавать газету и те тут же принимают приказ «неизвестного» к сведению, как подчиненные принимают приказ начальника. Но авторитеты туповаты и до конца не в силах понять глубокой мысли того, кто им приказывает, а потому глуповато спрашивают: «Как же быть?» На что тут же получают глубокомысленный ответ, что, мол, хотя никаких указаний еще нет, но начинать работать надо. С таким серьезным аргументом они, конечно же, соглашаются. При этом «приказывающий» напоминает двум матросам-большевикам с дореволюционным стажем, что их, настоящих вожаков, очень мало, по сути, их вообще всего трое. Двух из этой троицы – Марусева и Ховрина автор называет по фамилиям и с ними читателю все понятно. Но кто же третий, тот, который из троицы самый главный? Впрочем, нам дают информацию, что этот третий ведет первых двух не куда-нибудь, а именно на транспорт «Ща», то есть на судно, на котором обитал Павел Ефимович Дыбенко после своего возвращения в Гельсингфорс из Петрограда, так что читателю совершенно ясно, что третий – главный – это Дыбенко.

Можете посмотреть воспоминания Ховрина. Но и там относительно деятельности Дыбенко мы не найдем ни одной строчки. Словно его никогда в этом совете и не было. Что-то не запомнил Ховрин, как бодро шагал рядом с ним Дыбенко на транспорт «Ща», как говорится, запамятовал…

Однако вернемся к событиям 1917 года. В тот же день освистанный Керенский помчался на линкор «Республика», чтобы исправить ситуацию и заручиться поддержкой хотя бы там. Судя по всему, Керенский вообще не понимал, куда он попал и что происходит вокруг него. На «Павле» Керенского встретили еще хуже, чем в Центробалте, и выставили перечень вопросов, скорее похожих на ультиматум. Балтийцы потребовали у правительства немедленного уравнения пенсий, субсидий и пособий без различия чинов и званий, отделения церкви от государства и школы от церкви, поддержку пропаганды социалистических идей, повсеместного образования крестьянских Советов, заключения мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, немедленной передачи всех помещичьих и монастырских земель крестьянским комитетам. Это были не просто политические вопросы, это была целая политическая и социальная программа. Были и личные нелицеприятные вопросы к министру. Керенский попался в настоящую ловушку. Как он ни изворачивался, но был освистан. Матросы объявили его ответы «неудовлетворительными» и прогнали морского министра с корабля.

По существу, в данном случае матросы выступили уже как самостоятельная политическая сила, имеющая и собственные политические задачи, и свою конечную политическую цель. Понял это или нет Керенский – неизвестно, но тот факт, что после этого он не убыл в Петроград, а еще раз попытался исправить положение, говорит о том, что скорее всего так ничего и не понял. Иначе бы министр повел себя совершенно иначе, ведь с каждым новым посещением кораблей он только ухудшал отношение матросов к себе. Разумеется, что полным провалом закончились визиты Керенского и на линкор «Петропавловск», и на крейсер «Россия», где ему даже не дали выступить.

Отныне между Временным правительством и лично Керенским, с одной стороны, и матросами Балтики – с другой, началась открытая конфронтация. Злопамятный Керенский сразу же напечатал серию статей о «предателях дела революции с линкоров “Республика” и “Петропавловск”». Судком «Республики» выступил тут же, в печати, с решительным протестом против «гнусных обвинений буржуазных и черносотенных борзописцев» и опубликовал заданные Керенскому вопросы. Вслед за этим прошло собрание судкомов всех стоящих в Гельсингфорсе кораблей, на котором был выражен протест против «клеветы буржуазной печати». Война с правительством, таким образом, была начата, но до ее победного конца было еще очень далеко. Впрочем, первый бой матросы выиграли вчистую. После столкновения с Керенским авторитет Центробалта в глазах матросов заметно вырос.

Затем в атаку на правительство ринулся Кронштадт, где матросы не желали довольствоваться вторыми ролями в разыгрываемом грандиозном политическом спектакле. Началось с того, что 13 мая Кронштадтский совет решил, что отныне начальник городской милиции должен выбираться кронштадтцами. Тогда же было определено, что по всем вопросам, касающимся города и дислоцируемого в нем флота, Временное правительство должно контактировать исключительно с советом. Однако 16 мая кронштадтцы передумали и залепили Временному правительству еще одну оплеуху, постановив: «По делам государственного значения Совет входит в сношение с Петроградским Советом, кроме этого было решено, что уже не только начальник милиции, а вообще все административные должности в городе замещаются членами исполнительного совета или же ими назначаются».