– Не говори глупостей. Привыкай!

Однако в следующий его визит она не стала зажигать свет и, плотно закрыв дверь, остановилась рядом с ним в полной темноте. Стоило ей положить руки ему на плечи, всё остальное стало несущественным и бесконечно далёким. Вокруг могла быть хоть пещера Али-Бабы, хоть Букингемский дворец – это не имело никакого значения: весь мир сосредоточился в этой девушке, которую он так отчаянно желал и которая так горячо принимала его ласки.

И только дверь, возле которой они стояли, сдерживала его.

Возвращаясь из увольнения в казарму, он не чуял под собой ног. Страсть, не находившая выхода, становилась с каждый разом всё сильнее – она словно накапливалась в нём, рискуя сокрушить возведённую им плотину из приличий, порядочности, долга и рассудка. Эту плотину после каждого свидания приходилось надстраивать, поднимая всё выше и выше. Но было понятно, что это не может продолжаться бесконечно.

Жизнь курсанта, а тем более медика, расписана поминутно. Но есть в распорядке дня время, когда можно немного расслабиться – время для самостоятельной подготовки. Курсанты сидят над учебниками и тетрадками, и кто разберёт, действительно ли ты читаешь или просто уткнулся в книгу и думаешь о своём? Некоторые умудряются даже вздремнуть над какой-нибудь анатомией или общей хирургией, но лучше не попадаться, поэтому сидящему рядом товарищу следует незаметно толкнуть задремавшего соседа, если преподавателю вздумается ходить между рядами.

Раньше Косте и самому случалось заснуть над учебником – некоторые предметы как будто специально созданы для лечения бессонницы: после первой же страницы глаза слипаются и сознание проваливается, как в подушку, в глубокий и здоровый сон. Но в последнее время на занятиях ему не спалось. Перебирая взглядом сухой научный текст, он вдруг ловил себя на том, что не понял ни слова из прочитанного, потому что мысли его были заняты совсем другим. Точнее говоря, мысли были заняты одним, а чувства – другим, но ни один из этих предметов не имел отношения к медицине. Вместо убористого текста, таблиц и иллюстраций он видел Риту во всей её непостижимой прелести. Вот она идёт по набережной, чуть впереди него, ветер играет её локонами, и вдруг она оглядывается через плечо; он смотрит на её смеющиеся губы – и вспоминает, как целовал их в темноте, за дверью её комнаты, и загорается от нахлынувшего желания… Но в следующую минуту видит эту комнату при ярком свете – всю эту роскошь, которую «папа привёз из Европы». Из Европы, надёжно скрытой от простых советских граждан за железным занавесом! Видит её отца: рука заложена за ворот бархатного халата, другая в кармане; он стоит в коридоре этой огромной квартиры и смотрит на Костю с молчаливым презрением патриция. Наверное, таких, как этот человек, его собственный папа с беззлобной иронией величает слугами народа. Теперь Костя знает, что в советской стране только у слуг народа есть свои слуги – Рита и её мать не особо утруждают себя бытом. Он пытался представить, как приведёт эту девушку в свой дом, к своим папе и маме, и не мог. Рита, изнеженная барышня, папина любимица – в их доме на окраине, с разномастной потёртой мебелью, ветхими диванами под пёстрыми пледами и неумело наклеенными (он только теперь это понял) обоями? Это казалось так же неуместно, как и представить себя в её хоромах! Он вспомнил её небрежно брошенное «привыкай!» и подумал: ну уж нет, им не удастся сделать из меня домашнюю собачку!

Но что тогда? Что может он ей предложить, кроме своей любви? На этот вопрос у него не было ответа, он сразу остужал его пыл, возвращая к реальности. От тяжёлого протяжного вздоха переворачивались страницы, и, глядя на них, Костя осознавал, что у него есть только один выход: быть лучшим. Лучшим из лучших! Лучшие выпускники получают назначение в лучшие клиники. По крайней мере, расположенные в городах, а не в отдалённых гарнизонах. Он, конечно, не станет в одночасье генералом. Но в его силах показать, что он на это способен. Нельзя позволить этому напыщенному снобу смотреть на него сверху вниз!

И Костя осатанело вгрызался в учёбу. Сначала было непросто. Но он гнал от себя мимолётные виденья и несвоевременные мысли, по нескольку раз перечитывая страницу до тех пор, пока её смысл накрепко не впечатывался в мозг. Он открыл для себя занятную закономерность: чем больше отвлекающих факторов мешают умственным занятиям, тем больше усилий приходится прилагать, чтобы их преодолеть. А чем больше прилагаешь усилий, тем прочнее и глубже становятся полученные знания.

Он первым вызывался испробовать новые манипуляции на практических занятиях в госпитале и неустанно оттачивал свои навыки. Перечислял без запинки все симптомы и методы лечения во время обхода больных, а если чего-то не знал, то уходил в библиотеку или приставал к медперсоналу – словом, не успокаивался до тех пор, пока не восполнит пробел.

Как раз в это время кое-кто из внешторговцев и дипломатов завёз в СССР, вместе с диковинными ещё видеомагнитофонами, первые кассеты «Звёздных войн». О фильме много говорили, родные и подружки взахлёб расхваливали его по телефону курсантам, и в ближайшее воскресенье парни отправились к одному из местных, счастливому владельцу этого чуда техники, смотреть видео. Костя, разумеется, с ними не пошёл. Он уговаривал Риту, дома у которой тоже имелась эта диковинка, посмотреть фильм, но она брезгливо морщила носик: «Фантастика? Мы же не школьники!»

Вечером, когда он вернулся в казарму, она кипела от впечатлений. Собравшись в кружок, однокурсники бурно обсуждали премьеру, и Костя ощутил укол зависти. Он стал слушать, о чём говорят ребята, но мало что понимал: они произносили незнакомые имена и вспоминали эпизоды, о которых он не имел ни малейшего представления. Вдруг кто-то заметил его присутствие.

– Пацаны, глядите: Джедай!

Все обернулись в его сторону и дружно заржали, как табун молодых жеребцов, повторяя на разные лады – «Джедай! Джедай» – хлопая его по спине и плечам, а кое-кто и пониже спины. Шут гороховый Пегов отвесил ему церемонный поклон и пророкотал:

– Да пребудет с тобой сила!

Костя в недоумении смотрел на товарищей, понимая только то, что вся эта церемония как-то связана с фильмом. Но когда парни принялись наперебой рассказывать ему и изображать в лицах самые захватывающие диалоги, он понял причину такого бурного приёма. Дело в том, что Костина фамилия была Джедаев, и когда с экрана прозвучало слово джедай, их компания просто взорвалась хохотом. Они хихикали и пинали друг друга локтями всякий раз, когда слышали его.

Джедай, воин света, со светящимся мечом из чистой энергии на месяцы стал пищей для неистощимых шуток и розыгрышей товарищей. Они таки вытащили его посмотреть фильм в ближайшее воскресенье, заодно повторив удовольствие, и потом, когда он расставался с ними на углу, собираясь на свидание, скабрезно поинтересовались, в порядке ли его световой меч, и кричали вдогонку, гогоча: «Да пребудет с ним сила!»