"По городскому!" – догадался Нюкжин.

– Скучаете? – спросил он.

– Нет. Просто все не совсем так, как представлялось.

– А как представлялось?

– Ну, романтика… экзотика… супермены… И золотые самородки под ногами.

Он, конечно, иронизировал.

– Да! – посочувствовал ему Нюкжин. – Писатели приукрашивают нашу жизнь. Они думают, что у нас только преодоление пространства. И сногсшибательные находки.

– Самородков нет. Но километры здесь трудные.

– Как оценивать? Проходимость, конечно, скверная. Но не она главное.

– Что же – главное?

Нюкжину показалось, что они говорят о сокровенном.

– Я стал геологом не тогда, когда окончил Университет и получил диплом, – сказал он. – А когда геология превратилась для меня из профессии в образ жизни. Никакой другой интерес не может сравниться с интересом познания. Самое большое удовольствие – размышлять.

Он вдруг почувствовал, что Виталий не слушает его и закруглил свою мысль менее увлеченно:

– Конечно, познание пространства связано с определенными трудностями, но они далеко не всегда такие, с какими столкнулись Вы. Мы поздно выехали и поэтому сейчас работаем в особо сложных, я бы сказал – экстремальных условиях.

– И кому это нужно?

Виталий спросил "кому", а не "зачем?". Нюкжин вопросительно посмотрел на него и встретился с напористым взглядом в упор.

– Я хотел сказать: зачем надрываться?

– Мы не надрываемся. У нас такая работа.

– Я и говорю: без выходных, по двенадцать, по четырнадцать часов… – И без перехода спросил: – А отгулы за переработку нам полагаются?

"Вот зачем он пришел! – подумал Нюкжин. – Маршрут закончен, пора позаботиться о дивидендах".

Снова всплыл давний разговор о восьмичасовом рабочем дне. Но на этот раз Нюкжин не думал, кто прав и кто неправ. Настырность Мерипова ожесточала.

– Нет, – сказал он. – Отгулы, как правило, не предоставляются. Потому что мы сегодня работаем с перебором, а завтра-послезавтра нагрянет непогода или неделю будем ждать вертолет. Так что в среднем за сезон выходит обычное количество рабочих часов.

– За сезон, – повторил Виталий. – Но тут не сезон.

– Сезон еще впереди.

– Кто знает? – уклончиво сказал Виталий. – На новом месте могу сказать, ничего знать не знаем!

– Конечно! – согласился Нюкжин. – Если Вы считаете необходимым, я дам Вам справку. Но, честно говоря, не припомню случая, чтобы кто-нибудь просил ее.

Сказал и подумал о Фокине. Если бы все стали просить отгулы или денежную компенсацию, то перед Фокиным возникли бы непреодолимые трудности. Он ведь не бог и его возможности ограничены фондом заработной платы, нормативом численности… И хотя Фокин перекладывал изрядную часть своих тягот на плечи начальников полевых подразделений, – а куда денешься? – Нюкжину в голову не пришло бы перекладывать свои трудности на него.

И, словно читая его мысли, Мерипов сказал:

– Вы тут связаны друг с другом. И отношения не хотите портить с начальством.

– А Вы?

– А я сам по себе. Мерипов Виталий Константинович. Тридцать восьмого года. Беспартийный. Плачу алименты и обременен высшим образованием.

Он говорил о себе, но говорил равнодушно, даже брезгливо, словно сам себе не очень нравился. И Нюкжин воспользовался его откровенностью.

– Да! – сказал он. – Я знаю, что у Вас диплом инженера. Если не секрет, почему Вы не работаете по специальности?

Виталий помолчал, потом сказал:

– Пробовал. Не получилось.

– Не понял! – сказал Нюкжин. – Вы же не глупый человек.

– Может быть! – вздохнул Виталий. – А вот, не получилось!

И начал рассказывать:

– Направили меня в гараж. Большой Гараж! Министерский! Определили в особый блок: лимузин министра,.. лимузин зама!.. Сказали: Твое дело маленькое – чтобы они по воздуху летали! Ну, значит, чтобы с ними ни каких недоразумений. А какие могут быть недоразумения? Все новенькое, отобранное по спецзаказу… А ставки, хоть и Большой Гараж, как и везде, маленькие. И стал я баловаться. То приятелей покатаешь, то пару кругов по Садовому кольцу в часы пик. Начальство сквозь пальцы смотрело, не только я так ездил. Но однажды понадобилось вдруг в неурочное время. Мне взмылка! "Ты понимаешь, чью машину взял?!.. Ты понимаешь, где работаешь?!" Грубо, так. Криком! И я не сдержался. Говорю: "Где работаю – знаю, а вот кем, в толк не возьму. То ли инженер-механик, то ли холуй при министерской машине!.." И вышибли меня. Да еще записали в трудовой такое, что пришлось ее потерять. А я решил – уж если вкалывать, то за хорошие деньги. И пошел в таксопарк. А потом умные люди подсказали: сезонная работа – лучше всего! За лето заработок, что в городе за весь год. И ни перед кем гнуться не надо.

– Но, ведь Вы инженер! Образованный человек.

– Почета, конечно, мало. Но зато по справедливости: что заработал, все мое. И свободен, как Челкаш.

– Ну? – удивился Нюкжин. – Челкаш босяк, вор.

– Горький воспел его.

– Вы не поняли Горького. Литература не изящная словесность, а одушевленное мировоззрение. Он выступал против бесправия капиталистического общества.

– Все равно! Челкаш свободный человек!

– Свободный от чего?

Разговор перерастал в дискуссию на литературные и социальные темы, но за палаткой послышались шаги.