Триста тринадцатый офис находился примерно посередине дома. Я прибыл вовремя, дверь была закрыта… Рядом курил какой-то здоровенный мужик, ростом около двух метров и весом среднего автомобиля. Его голова напоминала огромный валун. При всем желании на нее невозможно было бы натянуть пробковый шлем покорителя джунглей. Я встал немного в стороне и набрал номер Владимира. Телефон не отвечал.

– Учился где? – спросил бугай.

– Было дело.

– А руками то умеешь что-нибудь делать? – не унимался здоровяк.

– Кое-что умею.

Ситуация настораживала. Я стал думать о современном рабстве, о рабах, которых держат китайцы на Дальнем востоке, о бомжах, которых свозят на Кавказ пасти овец за хлеб, воду и вечернюю дрочку на тюке с грязной соломой. Какой-то глухой двор, хоть и богатого дома, чрезвычайно любознательный амбал, и руководитель, который отключил телефон.

«Тесак у меня всегда с собой, кому-нибудь да успею в жопу воткнуть» – так я подумывал, медленно отодвигаясь к выходу со двора.

Великан стал щупать телефон, пару раз набрал номер, но ответа не последовало. Он тяжело вздохнул, мелкий мусор покатился по земле прочь от его ног, в глазах появилась странная обреченность. Наконец-то неизвестный взял трубку.

– Вова, ты где?! – зло процедил верзила.

–…

– Тебя человек ждет, Вова. Ты насколько ему назначил?

–…

– А сейчас сколько? Да не девять, Вова, уже пол десятого! Ладно, приезжай…

Он убрал трубку в карман, достал золотой портсигар и закурил папиросу.

– Подождите немного, сейчас он приедет, – почти ласково произнес здоровяк.

Как я узнал позднее, конторой управляла семейная чета Кабакиных. Элеонора Кабакина была главным финансистом. Ее муж-великан Георгий Олегович Кабакин являлся основателем фирмы и главным идеологом. В далеких восьмидесятых, собрав группу рабочих, он занялся монтажом медных трубопроводов на кораблях. Работал по двадцать часов в сутки и через несколько лет добился признания, открыл свою контору и переориентировался на больничную деятельность. Сынок Вовочка Кабакин являлся главным деструктивным элементом предприятия, чумой и вихрем разрушения. Вова, согреваемый родительскими деньгами, вырос надменным избалованным толстяком. От матери он взял совершенную концентрированную наглость, умение врать в лицо и властные женские замашки. От отца большой рост и этим ограничился. Еще он любил мотоциклы и каждый месяц покупал новый экземпляр. Контора переживала не лучшие времена. Отец семейства с женой решили уйти на покой и вместо себя оставить Вову. Обладая способностью настроить любого человека против себя, он начал планомерно разрушать все, что удалось построить его отцу. В этот период я и появился.

Опоздав на час, приехал Вова. Колыхнув животом и тряхнув розовыми щечками, он пригласил пройти в офис. Офисом оказалась комнатушка, заставленная рабочими столами, за занавеской в закутке располагалась маленькая кухня.

Вова напряг кресло, я присел на стул. Он взял мой диплом, обмахнул им взопревшее лицо и сказал, что мне нужно хоть чему-то научиться, поэтому лучше стать монтажником. Моя заветная синяя картонка и здесь не была подмогой. Мне по-прежнему предлагали стать монтажником, чтобы хоть чему-то научиться… У меня в кармане оставался последний полтинник на проезд, выбирать не приходилось. Я дал утвердительный ответ, сжал руку Вовы и энергично потряс ее.

Мой приятель Морозовский тоже искал работу. Я позвонил и сказал, чтобы он срочно подъехал и побеседовал, и он поехал… Жаль, конечно, что он тогда взял трубку.

***

Выходные имели смутные очертания. В воскресенье в середине дня я лежал в кровати, в поту и что-то припоминал. Я уехал со свадьбы с этой девчонкой. Кажется, она хотела стать врачом. Выставляя напоказ свое ангельское личико, она сидела за два стула от меня и скромно потягивала вино. Я пару раз пошутил, пробуя почву. Так и есть, слишком хорошая для такого, как я. Короткие темные волосы, платье, мягкие черты лица. Она встала и прошла мимо, я смог разглядеть все подробней. Черт подери… Совсем неплохо для хорошей девочки.

Люди пестрили перед глазами. Какая-то сплошная суета и показное веселье. Родственники упражнялись в красноречии, сменялись блюда. Она вернулась и больше не смотрела на меня. Что ж, вполне ожидаемо, зато другая была рада, когда я касался рукой ее прохладного гладкого бока, наклонял и звякал горлышком о свой стакан. Я накачивался хорошим виски в запас.

Свадьба шла к концу, я плеснул себе, нашел немца и затеял с ним спор о боге. Мы прихлебывали из стаканов и рассуждали. Наверное, мы были похожи на двух собак, которые обсуждают своего хозяина, строят догадки, куда он уходит каждое утро и где торчит весь день напролет.

По моему запястью скользнула ее рука.

– Пойдем танцевать.

Я отставил стакан и принялся трястись, в такт музыке, будто в лихорадке.

– Здоров танцуешь, – сказал она.

– Знаешь, о чем мы говорили, пока не пришла женщина?

Она засмеялась.

– И о чем же?

– О боге. И зачем вообще все это.

– Ну и зачем же?

– Существуют гипотезы.

– И какая тебе нравится больше?

– Наверное, тот парень может создать все, кроме себе подобного и вот он сделал нас. На вырост.