— Да ты напоминаешь мне одного человека, — ответил Смотритель, и по его тону чувствовалось, насколько ему дороги и приятны воспоминания о старом друге.

— Монаха? — уже настойчивее спросил Джоджонах.

— Безумного монаха, как он сам себя именовал, — ответил кентавр. — Не дурак выпить, но все равно хороший человек он был… или есть, если ему удалось выбраться из этого проклятого места.

— А как было его имя? — спросил магистр Джоджонах.

— Он был мне братом, — продолжал кентавр, разговаривая больше с собой, чем с окружающими. Складывалось ощущение, будто он находится где-то далеко. Может, он впал в забытье или бредил.

— Если не по крови, то братом по делам, — произнес Смотритель.

— Его имя? — громким голосом напомнил брат Браумин, подходя ближе и наклоняясь к самому лицу Смотрителя.

— Эвелин, — тихо ответил кентавр. — Эвелин Десбрис. Самый замечательный из всех людей.

— Его необходимо спасти во что бы то ни стало, — раздался голос сзади.

Все монахи обернулись и увидели брата Фрэнсиса, в руке которого ярко светился бриллиант.

— Тебе было поручено возглавить защиту лагеря, — сказал ему магистр Джоджонах.

— Я не подчиняюсь приказам магистра Джоджонаха, — послышался ответ, и тогда Джоджонах понял, что отец-настоятель Маркворт воспользовался телом Фрэнсиса и появился среди них.

— Мы должны вытащить его отсюда, — продолжал Маркворт, осматривая каменную глыбу.

— У вас не хватит сил поднять гору, — сухо сказал Смотритель. — Как и мне не хватило сил удержать ее, пока мои друзья выбегали отсюда.

— Твой друг Эвелин? — торопливо спросил Маркворт.

— Другие мои друзья, — ответил кентавр. — Не успел спросить их имен.

Он умолк и сморщился, поскольку, когда он поворачивался, чтобы взглянуть на собравшихся, скала немного подвинулась, причинив ему боль.

— Нет, вам ее не поднять, — простонал кентавр.

— Это мы еще посмотрим, — сказал отец-настоятель. — Почему ты до сих пор жив?

— Откуда я знаю!

— Остается только допустить, что ты — бессмертное существо, — с иронией и упреком продолжал Маркворт.

Он раздвинул собравшихся и опустился на корточки рядом с магистром Джоджонахом.

— Забавная мысль, — подхватил Смотритель. — Мне всегда говорили, что я малость упрямый. Может, просто я отказался умирать.

Маркворту такой ответ явно не понравился.

— Взять моего отца, так он умер, — продолжал кентавр. — И мама тоже умерла больше двадцати лет назад. Молнией ее ударило — вот такая странная смерть у нее приключилась! Выходит, я — вовсе не бессмертный.

— Возможно, в твое тело вселился бессмертный дух, — не унимался Маркворт.

— А разве не все духи бессмертные? — решился перебить его Джоджонах.

Колючий взгляд Маркворта положил конец разговорам на эту тему.

— Некоторые духи, — отчеканил он, глядя на Смотрителя, но адресуя слова Джоджонаху, — способны входить в тело и поддерживать его жизнь, хотя телу давным-давно надлежало бы быть мертвым.

— Дух во мне — мой собственный, правда, он не слишком твердо держится на ногах, — заявил кентавр, с трудом улыбаясь и подмигивая. — А вот хороший глоток «болотного вина», если у вас есть с собой, чуть-чуть уменьшил бы мою боль.

Лицо Маркворта ничуть не изменилось.

— Я взаправду не знаю, почему не умер, — уже серьезным голосом признался кентавр. — Наверное, я умер, когда глыба придавила мне ноги и потащила вниз. Честно скажу, у меня желудок больше недели все время стонал и просил меня умереть.

Отец-настоятель Маркворт едва слушал речь Смотрителя. Он достал другой камень, небольшой, но мощный гранат, который позволял распознавать малейшее проявление магии. С помощью этого камня Маркворт обследовал плененного кентавра и почти сразу нашел ответ.

— На тебе какая-то магия, — объявил он Смотрителю.

— Либо это, либо удача, — вставил магистр Джоджонах.

— Скорее неудача, — заметил кентавр.

— Магия, — вновь с уверенностью произнес отец-настоятель. — У тебя на правой руке.

Смотрителю стоило немалых усилий повернуть голову настолько, чтобы увидеть правое предплечье.

— Проклятый дракон и все его чертовы сестрички, — проворчал он, увидев кусок красной ткани, которой Элбрайн обвязал ему руку почти у самого плеча. — Элбрайн думал, что делает мне добро. Два месяца страданий, два месяца полной голодухи, а эта проклятая тряпка не дает мне помереть!