В ответ Роджер He-Запрешь устремил грустный взгляд на север. Кошмар продолжался, и юноша не видел способа что-либо изменить.

Весна уже была в самом разгаре, когда процессия прошла сквозь северные ворота Палмариса. Единственная уступка, которой Данубу удалось добиться от Маркворта, состояла в том, что пленники всю дорогу скакали верхом; это позволило им хотя бы отчасти сохранить достоинство и, конечно, силы. Что ни говори, до окончания формального расследования все они считались лишь подозреваемыми.

Элбрайну, однако, это было безразлично. Маркворт позаботился о том, чтобы опасный Полуночник и его не менее опасная жена на всем протяжении пути содержались как можно дальше друг от друга и не имели возможности поговорить. Если изредка им случайно удавалось переглянуться, Элбрайн с нежностью смотрел на Пони, говорил одними губами «я люблю тебя», улыбался — в общем, всячески старался показать, что он не сердится и не только прощает ее, но прекрасно понимает, что и прощать-то нечего.

Кое-что, однако, ставило Элбрайна в тупик и вызывало тревогу; а именно, тот факт, что никаких признаков беременности у Пони он не заметил. Его одолевали тысячи вопросов и больше всего огорчало то, что он не мог рассчитывать получить на них скорый ответ. Ребенок уже родился? Или она потеряла его? Если дитя живо, то с кем оно? Если нет, кто его убил?

Со всех сторон его окружали Непобедимые, Пони скакала вдалеке. Охраняющие его солдаты получили строжайший приказ без крайней необходимости не вступать с ним ни в какие разговоры. К огорчению Элбрайна, на всем пути до Палмариса ситуация «крайней необходимости» не возникла ни разу.

Немного успокоил его тот факт, что Маркворт победил в споре с королем, возникшем сразу же, как только они оказались в черте города. В результате Элбрайн, Пони, пятеро монахов и Смотритель были доставлены в аббатство Сент-Прешес, а Колин Шамус и его солдаты, Томас и другие арестованные жители Дундалиса оказались в доме Алоизия Крампа, под охраной герцога Каласа.

Когда их сводили вниз в темницы аббатства, Элбрайн на мгновение оказался совсем рядом с Пони.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Мы будем вместе.

И тут же два монаха накинулись на него, повалили на пол; один из них сунул ему в рот кляп. Он услышал, как Пони прошептала:

— Я люблю тебя.

И еще она успела сказать, что в гибели их ребенка виновен Маркворт.

Потом Элбрайна затащили в камеру, швырнули на пол и с лязгом захлопнули дверь.

Собравшись с силами, он подполз к двери и принялся звать Пони.

К его удивлению, вскоре его ушей коснулся голос.

— Пони? — в отчаянной надежде спросил он.

— Нет, это брат Браумин, — пришел далекий ответ. — Пони в конце коридора, в самой дальней от тебя камере. А кентавр, наверное, вообще в другом коридоре; здесь, по крайней мере, его нет. — Совершенно убитый, Элбрайн тяжело вздохнул и уткнулся лбом в дверь. — Камеры братьев между твоей и Пони. Если хочешь, мы будем передавать твои слова ей и обратно.

Абсурдность ситуации вызвала у Элбрайна невольную усмешку. Тем не менее он воспользовался предложением Браумина и рассказал Пони обо всем, что произошло с ним после того, как она покинула Кертинеллу. Она, тоже через монахов, поведала ему о своих бедах, в частности о схватке с Марквортом, в результате которой она потеряла своего — их — ребенка.

— Они попытаются сначала разделаться с монахами, — сообщила Констанция Пемблбери королю на следующее утро.

Палмарис кипел слухами; стоило двум незнакомым людям встретиться на улице, как они начинали обмениваться новостями.

— Ну, думаю, этих четырех уцелевших монахов ничто не спасет, — ответил Дануб. — Маркворт, без сомнения, добьется их осуждения, но вряд ли казнит до того, как получит от них признания, которые позволят ему потребовать смерти для Полуночника и этой женщины.

— Отвратительное, грязное дело, — заметила Констанция. Король испытывал те же чувства. — Мы ничего не можем сделать?

Дануб лишь беспомощно улыбнулся.

— Мы должны провести расследование в отношении своих людей, — ответил он. — И, скорее всего, наш приговор будет не менее суров, чем отца-настоятеля. Эта женщина, Килрони, из охраны погибшего барона, и Шамус Килрони, конечно, обречены. Это будет вполне справедливо, учитывая, что они натворили.

— И все же они действовали по совести, боролись с тем, что считали несправедливым, — заметила Констанция.

Король усмехнулся.

— А разрешение на это они получили?

— Мы попытаемся опередить монахов? — спросила Констанция. — Или, может быть, будем действовать одновременно с ними?

Король Дануб откинулся в кресле и надолго задумался.

— Нет, после них, — в конце концов решил он. — Может быть, к тому времени простой народ уже пресытится зрелищами казни и хоть кого-то из солдат Шамуса Килрони удастся спасти.

Констанция отвернулась. Ей хотелось закричать, напомнить ему, что он король, что он может снять обвинение со всех без исключения, даже с Полуночника и Пони. Хотя… Может ли? — внезапно спросила себя она. Какой ценой это обойдется, не считая откровенной враждебности церкви?