Но тогда никто не знал, в каком месте леса покоятся тела. Сам Катынский лес – сплошное кладбище: убиенные поляки, около полутысячи советских военнопленных, расстрелянных гитлеровцами в 1943 году, свыше 6 тысяч жертв сталинских репрессий 1930—1950-х годов. Но и место захоронения последних не было точно известно.

Одно время поляки надеялись, что где-то в засекреченных московских архивах есть точный план захоронений в Катынском лесу. Но таких материалов не нашли, и я сомневаюсь, что этот документ когда-либо существовал. Во всяком случае, мне о нем никогда не было известно, хотя я и занимался основательно катынским делом, изучая все данные по этому вопросу.

Были и практические проблемы: как обустроить мемориал, ухаживать за ним, обеспечить беспрепятственное посещение его польскими гражданами. Это могла сделать только советская сторона. Однако тут же возникли вопросы: почему среди всех захороненных в Катынском лесу надо выделять только поляков, не правильнее ли будет создать общий мемориал памяти жертв преступлений тоталитаризма.

Если верить цифрам 1994 года, обнародованным в Варшаве, в Катынском лесу покоятся останки около четырех с половиной тысяч поляков из 14 700 польских военнопленных, содержавшихся в лагерях в Козельске, Осташкове и Старобельске. Еще свыше 6 тысяч надо искать в Медном, в Тверской области, и почти 4 тысячи в Пятихатках под Харьковом.

Президент Польши Лех Валенса посетил Катынский лес 4 июня 1995 года, в день католического праздника Сошествия Святого Духа, когда здесь было заложено кладбище польских офицеров. 1995 год был объявлен в Польше годом Катыни. Но окончательно вопрос о мемориале решился позднее. Потребовалось, чтобы и в России, и в Польше сменились президенты, прежде чем в Катыни появился мемориал памяти. А эта рана все еще сказывается на отношениях между двумя нашими странами.

В 1970—1980-х годах автор книги неоднократно бывал в Афганистане, точнее, в Демократической Республике Афганистан (ДРА) – так называлась страна в 1978–1987 годах. В памяти много впечатлений о людях и событиях в этой древней, но непокоренной стране. Краткому анализу событий и обстоятельств ввода советских вооруженных сил в эту страну посвящена данная глава. Уточню, что понятие «шурави» – новое, оно пришло в политическую и историческую литературу как местное афганское название советских военнослужащих и специалистов. В языке афганцев оно звучало и до сих пор звучит в позитивном контексте. И это неудивительно, если учесть, что происходило в Афганистане в последнюю четверть века.

Поручение Комитету по международным делам разобраться в афганской проблеме, дать политическую оценку решения о вводе советских войск в Афганистан дал Первый съезд народных депутатов СССР весной 1989 года. К тому времени 40-я армия под командованием генерала Бориса Громова уже покинула территорию Афганистана. В практической плоскости вопрос был решен. Но он продолжал волновать общественное мнение. По официальным данным, Советский Союз потерял в Афганистане почти 14 тысяч человек убитыми. Еще около 6 тысяч умерли дома от болезней и ран, полученных на афганской войне. Почти 50 тысяч офицеров, прапорщиков, солдат и сержантов были ранены. Более шести с половиной тысяч человек стали инвалидами.

Государственные структуры должны были дать официальную оценку афганской войне. Поставить последнюю точку. И сделать это предстояло Съезду народных депутатов СССР.

Комитет по международным делам должен был подготовить проект решения. Поэтому координировать работу комитета в этих сложных обстоятельствах пришлось мне. Задача была политически архиответственной. Замечу, что в моем распоряжении были не только документы из архивов ЦК КПСС и государственных органов, в том числе Министерства обороны, но и личные впечатления. Еще в конце 1970-х – начале 1980-х годов я часто бывал в Афганистане в официальных и «закрытых» командировках, связанных с моей работой в Советском комитете солидарности стран Азии и Африки. Поэтому был знаком со многими фактами, мнениями ведущих афганских государственных и политических деятелей.

Выполняя поручение съезда, я обратился в ЦК КПСС с просьбой ознакомиться с партийными материалами, касающимися решения о вводе советских войск в Афганистан. Документы были предоставлены – без проволочек, но с большими предосторожностями. Валерий Болдин, заведующий Общим отделом ЦК КПСС, показывал мне извлеченную из архива так называемую «афганскую папку» Политбюро ЦК КПСС не в здании ЦК и даже не в Центральном партийном архиве. Он пригласил приехать на дачу ЦК КПСС в Волынское, на западе Москвы. Только там я смог просмотреть интересовавшие меня документы. Они весьма помогли при составлении доклада съезду. Но до этого времени еще полгода шла кропотливая, тщательная коллективная работа.

В течение этого периода депутаты – не только входившие в комитет, но и другие, особенно непосредственные участники афганских событий, – знакомились с относящимися к вводу войск документами советского правительства и ЦК КПСС, материалами министерств иностранных дел и обороны, Комитета государственной безопасности. Мы беседовали с десятками людей, занимавшими в конце 1970-х годов ответственные посты в партийных и государственных органах: военачальниками, дипломатами, руководителями ведомств, связанных с развитием советско-афганских отношений.