В связи с отъездом Шелеста Бережкову, как главному конструктору АДВИ, предложили временно замещать директора. Бережков наотрез отказался, даже когда ему позвонил Родионов.

– Не могу, Дмитрий Иванович, избавьте. А то меня непременно будут судить за кошмарнейшие преступления по службе.

– Почему так?

– Потому что у меня сейчас сомнамбулическое состояние.

– Какое?

– Сомнамбулическое. Я абсолютно невменяем. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю, кроме...

– Кроме мотора?

– Да. Я теперь, как пуля, устремлен только к одной цели: довести мотор.

– Вот, вот... И надо устремить весь институт к этой же цели... Кто же проведет это практически? Мне подумалось: конструктор мотора.

– Конечно, конструктор!
– пылко воскликнул Бережков.

Родионов рассмеялся:

– Нуте-с... Нуте-с, пуля... Договорились. Жму вашу руку.

– Подождите, Дмитрий Иванович. Решайте, как хотите, лишь бы я знал только мотор, лишь бы меня от этого не отвлекали.

– А кто будет отвечать?

– Не знаю, Дмитрий Иванович, как это выйдет юридически, но ведь я все равно отвечаю за свою вещь всей своей судьбой.

Родионов помолчал, потом сказал:

– Хорошо. Что-нибудь придумаем. Занимайтесь мотором.

Комиссия по закупке оборудования, снабженная всеми чертежами, вскоре уехала. Предварительно были просмотрены многие десятки прейскурантов-каталогов машиностроительных фирм, разработаны спецификации. Бережков принимал в этом самое деятельное участие, внес массу предложений, сопровождая их моментальными набросками на полях каталогов или на любом попавшемся под руку листе бумаги. Проводив Шелеста, он продолжал с коллективом АДВИ улучшать мотор.

Однажды ему снова позвонил Родионов. Расспросив о работе, Родионов сказал:

– Алексей Николаевич, у меня к вам предложение: вылететь со мной завтра на площадку завода. Пора вам пройтись по цехам, где будет выпускаться ваш мотор, окинуть все хозяйским взглядом.

– А у меня, - живо ответил Бережков, - есть встречное предложение. Что вы скажете о поездке туда на аэросанях? Славно промчимся, Дмитрий Иванович.

– С двумя-тремя приключениями в пути?

– Что вы! Никогда.

– Уж никогда ли?

– Дмитрий Иванович, я, конечно, не принимаю в расчет уму непостижимых случаев.

Родионов улыбнулся, держа трубку. В эти дни, когда мощный советский авиамотор был уже, казалось, создан, он охотно шел на шутку, подшучивал над Бережковым.

– А почему, собственно, нам не испытать и приключений?
– сказал он. Нуте-с... Кто нам это запретил?

– Испытаем!
– воскликнул Бережков.
– Ручаюсь, испытаем. У меня ни один пробег еще не обходился без чего-нибудь невероятного...

– Не хотелось бы, Алексей Николаевич, только одного...

– Чего?

– Уму непостижимо засесть где-нибудь в сугробе.

– Никогда! Какие же теперь сугробы? Март. Самый дивный наст. Ничего чудеснее нет на свете.

– А сани в путь готовы?

– В АДВИ, Дмитрий Иванович, они всегда готовы.

– Что же, тогда завтра в шесть утра буду на Лефортовском плацу.

Бережков разыскал в мастерских Недолю. Там опять внимательно перебирали мотор.

– Федя, за дело!

Младший инженер-конструктор недоуменно посмотрел.

– Федя, завтра едем!

– Куда, Алексей Николаевич?

– На Волгу, на аэросанях.

– Зачем?

– На завод, где будет выпускаться наш мотор. Надо проверить, все ли там в порядке... Оглядеть все по-хозяйски.

Бережков с удовольствием повторял слова, только что услышанные от Родионова. Он послал Недолю подготовить сани к поездке. Теперь молодое поколение АДВИ быстро завладевало в институте всем. Недоля, как некогда и Бережков, жадно работал и в конструкторском бюро, и в мастерских, увлекался и аэросанями, проектируя для них с двумя товарищами свой первый собственный мотор.

30

Нет, в пути ничего не приключилось.

К десяти часам утра они вынеслись к Волге. Бережков заложил крутой вираж. Сани, накренившись, прочертили одним полозом по снежной целине красивую, геометрически точную кривую. С раскрасневшимся счастливым лицом Бережков оглянулся на Родионова, сидевшего в пассажирском отделении, поймал веселый взгляд, кивок и вовсю пустил сани по нехоженой белой глади русла, обозначенной высоким берегом с глубокими тенями оврагов. Мартовское солнце уже пригревало, в кабинке потеплело. Наметенные вьюгой, затвердевшие маленькие гребешки снега, заметные только вблизи, нескончаемо выраставшие навстречу, уже подтаивали, стали хрупкими, чуть ноздреватыми.