– Значит, «Глория» утонула, а наша героиня спаслась на арабском судне, – пояснил профессор Гродно, который, будучи самым образованным, считал своим долгом объяснять окружающим суть событий.

Все они, не отрываясь, смотрели на экран, где, вырастая и тем оправдывая предположения Пегги, белели паруса арабского судна. Милодар кинул взгляд на Кору, будто боялся, что она подведет и направит исследователей по ложной дороге.

…Вот они приблизились к палубе и, невидимые для арабских моряков 1799 года, направились к каюте на корме.

Дверь в каюту была заперта. По обе стороны от нее стояли могучие воины с обнаженными саблями, видно, стерегли важную персону.

– Ничего не понимаю. – Милодар снова обратил взор к подвешенному в саркофаге телу Коры за подсказкой. Брови Коры были нахмурены. Ее генетическая память была глубоко встревожена, на что указывали, и уже не первый день, приборы профессора Гродно. Но за последний час приборы буквально взбеленились. Их зашкаливало.

Взор камеры временного видения проник сквозь двери.

– О нет! – воскликнул Милодар. – Я этого не потерплю!

Глазам наблюдателей из будущего предстала чудовищная картина: Дороти Форест – отдаленный предок Коры Орват, надежда не только Земли, но и всей Галактики, – была примотана тонкими шелковыми шнурами к столбу, поддерживавшему потолок устланной коврами каюты. Одежда ее была кое-где разорвана, глаза зажмурены от боли и унижения.

– Что случилось? – воскликнул Милодар. – Нет, вы мне ответьте, что случилось? – Он схватил профессора Гродно за воротник и стал трясти его, возможно намереваясь задушить, но Пегги бросилась на выручку к профессору, которого намеревалась женить на себе, и принялась отрывать от него когти комиссара. Еще минута, и женить было бы некого.

– Ну и что ты придумала, негодная? – услышали драчуны незнакомый голос, и под влиянием его Милодар отпустил профессора и даже помог ему подняться, чтобы лучше видеть происходящее на экране.

Они увидели, что в каюту вошел узкоплечий молодой человек с небольшим горбом, который почти не искажал его фигуры, но как-то склонял ее в сторону. У молодого человека были длинные руки с голубоватыми пальцами, лицо его под зеленой повязкой, схватившей длинные черные волосы, было смуглым, оливковым, а спрятанные под тяжелыми веками глаза затенены длинными ресницами. В молодом человеке было нечто вкрадчивое, женское, что подчеркивалось изысканной одеждой – расшитым розами шелковым халатом, зелеными атласными шальварами, золотыми туфлями с высоко поднятыми носками.

Пальцы рук горбуна были усыпаны перстнями, особенно выдавался массивный золотой перстень с большим изумрудом на мизинце. Он держал в правой руке шелковый платок, который прижимал к носу, словно страдал насморком.

Молодой человек явно был здесь хозяином. За его спиной воины закрыли дверь.

– Готова ли ты стать моей возлюбленной, дорогая моя газель, отрада моих очей? – спросил молодой человек на старательном, ученическом английском языке с гортанным акцентом.

– Никогда! – ответила Дороти.

– Будь разумна, – сказал молодой человек, останавливаясь перед Дороти. – Тебя никто не спасет, никто не придет на помощь. Твоя госпожа и видеть тебя не хочет – ей лучше ты мертвая, чем свободная. Лучше покорись мне, награди меня своими ласками, полюби меня хоть на малую толику того, как я тебя обожаю! Ты будешь счастлива! Это говорю тебе я, Камар, величайший из величайших!

– У вас руки потные, – сказала Дороти, выждав паузу.

Камар закусил губы и ничего не ответил.

В этой тишине по другую сторону экрана комиссар Милодар произнес:

– Молодец, девчонка. Как жаль, что она давно жила, я бы ее завербовал!

– Она отняла у него инициативу, – сказала Пегги. – Это лучший ход для женщины в ее положении.

– Ты меня не оскорбила! – ответил наконец молодой человек.

– У вас плохо пахнет изо рта. И вообще я вас не люблю! У меня есть жених в Лондоне. Он штурман на большом корабле. От одного выстрела его пушек вы все пойдете ко дну.

– Ха-ха-ха! – картинно рассмеялся горбун. – Невесты штурманов не служат горничными при глупых английских миссис.

«Справедливо», – заметила про себя Пегги, которая ревность к Коре порой переносила на Дороти.

– Я сделал все, что от меня зависело, – сказал тогда Камар. – Я старался уговорить тебя, я пытался соблазнить тебя, я был добрым и отзывчивым. Я мечтал, как мы с тобой будем жить в Оксфорде и гулять рука об руку по дорожкам тамошнего королевского парка. И все прахом! Ты оказалась неблагодарной и грубой девкой, и мне придется изменить отношение к тебе.

Камар хлопнул в ладоши, и оба мамелюка вошли в каюту.