Дина негромко прочистила горло и отпила воды. Настя тихо закипала.

— Ты приехала только для того, чтобы разделить с нами трапезу? — вежливо спросил Данила, и Настя вспомнила, зачем явилась.

— Я у тебя фотографии оставила, хочу забрать.

— Да, конечно, — спохватился Цербер. — После ужина верну.

Еще десять минут тягостного молчания, и Настя помогла убрать со стола.

— А что на десерт? — полюбопытствовала она.

— Дина не любит сладкое.

— А ты?

Данила не ответил, только посмотрел на Настю, приподняв брови, и она поняла, что на десерт планировался секс с Диной.

«Обойдешься», — подумала Аида и решила, что пора действовать, иначе струны ее нервной системы лопнут сейчас.

— Спасибо за ужин. Верни мне снимки.

Цербер вышел из гостиной, Настя увязалась следом. В итоге они оказались в спальне, которая прекрасно раскрывала характер Данилы: комната была уникальной. Хай-тек сочетался со старинными вещами, но это не богемный стиль с чрезмерной яркостью и барочностью. В спальне было… уютно. Здесь хотелось включить музыку, улечься на широкую кровать и мечтать, глядя в широкое окно на звезды.

…И сюда он собирался привести Дину. Ну нет, не сегодня, не завтра, никогда.

Данила достал большой конверт со снимками из выдвижного ящика массивного синего стола-куба и протянул со словами:

— Неплохой фотограф. Я его знаю?

Цербер перебрал с наигранным равнодушием в голосе, и Настя уловила мимолетное напряжение, с которым был задан вопрос. Ревнует, что ли? Вместо того чтобы млеть от вида обнаженной женщины, он думал о фотографе. Вот и пойми этих мужчин.

Настя прошлась по комнате, разглядывая встроенные в стену полки со всякой мелочевкой. В рабочем кабинете Летова тоже масса всякой всячины: статуэтки, коробочки, камни. Любит коллекционировать? Настя тоже любила когда-то — собирала каждую улыбку, которую ей дарил Данила. Увы, пришлось коллекцию выбросить из сердца, чтобы не занимала не свое место.

— Фотограф… нет, ты его не знаешь. Так, один человек. — В итоге ответила Настя. — Тебя там Дина заждалась, наверное.

— Как его зовут? — настаивал Летов.

— Какая разница? Тебе нужен фотограф? Этот не подойдет, он любитель. Я единственная женщина, которую он снимал обнаженной. — Постепенно неясная тоска отпустила, и Настя снова загорелась игрой. — Когда он попросил меня раздеться, я совершенно не стеснялась, представляешь?

Настя присела на кровать и медленно откинулась назад, на большое лоскутное покрывало.

— Я сегодня очень устала. В субботу у меня выступление, вам с Большим Боссом достала вип-билеты. Еще Сане с Аресом… А ты даже за кулисы сможешь пройти по спецпропуску. Посмотришь на меня с близкого расстояния.

На этих словах она собрала край пышной тюлевой юбки в кулак и подтянула его выше по бедрам. Босоножки на высокой платформе упирались в пол, согнутые колени сведены — все пристойно… Но Цербер, видимо, так не думал.

— Ты и сейчас близко, — сказал он тихо.

Настя наблюдала, как Летов подошел и встал рядом, долго изучая незваную гостью; поймав ее взгляд, опустился на колени, до удушья медленно огладил ладонями голые ноги, а затем сжал и развел их в стороны. Настя не сопротивлялась, лишь смотрела, как зачарованная, ему в глаза и читала свои собственные мысли. «Все еще недостаточно близко…»

Данила приподнялся и вытянулся над Настей, упираясь руками по обе стороны от ее головы. Первый толчок, и она застонала от напряжения; еще один — и она обняла его руками и ногами, чтобы чувствовать ближе, ярче.

Первый поцелуй вышел коротким и страстным, и Настя сдерживалась, чтобы не укусить Цербера. Второй поцелуй напрочь выбил из реальности, и она легко позволила Даниле немного отодвинуться; он улегся рядом, глядя на Настю сверху вниз, прижал одну ее ногу своей, а вторую согнул в колене и заставил упереться ступней в кровать. Легкие поцелуи в шею, щеку, за ухом…

— Расслабься.

Настя хотела ответить, но ей не хватало воздуха. Данила провел ладонью по ее согнутой ноге, очертив контур, затем скользнул пальцами под смятую юбку, к самому краю кружевного белья. Настя задышала чаще, и Данила поцеловал ее нежно, лаская губы языком, когда его палец прошелся по полупрозрачной ткани между ног, слегка надавливая, а потом полоска кружева была сдвинута в сторону.

Поцелуй стал глубже, и Настя глухо застонала, когда Цербер подушечкой большого пальца проник между горячими складками и коснулся клитора, зацепив над ним крошечный металлический шарик. «Ты меня в могилу вгонишь», — донесся до нее шепот, и Настя открыла глаза, сходя с ума от ожидания.

Она прогнулась в спине и отвела ногу в сторону, умоляя не останавливаться. В ней не было ни стыда, ни игры, только болезненная жажда почувствовать Данилу в себе. Она сосредоточилась на неспешных обжигающих движениях его пальцев: вверх-вниз, медленно, быстрее. Он, едва касаясь, помассировал чувствительную точку, и Настя до боли закусила губу, чтобы не закричать. Данила больше не целовал ее, а наблюдал со странным оттенком безумия во взгляде, в котором она и утонула; они смотрели друг другу в глаза, остро ощущая каждое движение, когда Настя не выдержала и попросила сбивчиво: