В углу стоял дяденька богатырского телосложения, с неприятнейшей миной и красными, торчащими из-под соломенных волос ушами. Я сразу догадался, для чего он здесь.

— Садитесь, господин Переяславский, — сказал главный следователь. Голос у него был сладко-приторный, бархатный, с женскими нотками. — Меня зовут, если вы ещё не знаете…

— Увы, не знаю, — перебил я самым неделикатным образом, чтобы показать: имена начальников только потому, что они начальники, я знать наизусть не обязан.

Следователь приподнял веки, обнажив в глазках мышиного цвета искорки удивления, переходящего в раздражение и желание поквитаться.

— Меня зовут Эраст Владимирович Рубовский. Я главный следователь Западного отделения.

— Так и думал, — пробормотал я не без намерения.

— Простите?

— Весьма рад встречи, — я опустился на стул.

— Я тоже. Да, как видите, обстановка не радостная.

— Ага. Цветочков маловато, — кивнул я. — Люблю цветочки.

Мой лёгкий, беззаботный тон не понравился Рубовскому: я почувствовал, как воздух стал плотнее.

— Неловко говорить, но такова моя жестокая обязанность. Я возглавляю, как вы догадались, дело по злостному хищению ценных документов, на которых стоит гриф "Секретно".

— Догадаться не трудно, — вставил я.

— Это хорошо. Однако вы должны так же догадаться, что являетесь главным подозреваемым. И пока единственным.

— Значит, писарь Дмитрий, с которым я работаю, уже дал показания?

Рубовский медленно моргнул и ответил, глядя мне в глаза:

— Сразу. Он подтвердил свою невиновность и освобождён.

— При помощи какого же способа вы убедились в невиновности Дмитрия? — не повышая голоса, но с силой спросил я.

— А вам бы хотелось, чтобы он разделил с вами вину, господин Переяславский?

Я скривился и, не поворачиваясь, указал пальцем на угол помещения.

— Разумеется, я рад, что Митя невиновен. Просто тип, стоящий позади меня, навевает мысль, что ваши методы получения правды от подозреваемых противозаконны.

— Что вы говорите?.. — голос Рубовского был мягок до безобразия. Ему бы веер в руки, и вышла бы дама приятная во всех отношениях, которая первой услышала новость о похищении губернаторской дочки.

— А то и говорю, что пока этот молодец не покинет помещение, я говорить не буду.

Рубовский хмыкнул, но промолчал.

— Отвечайте, что вы делали с Дмитрием!

— О, не кричите на меня…

— Знаете что, господин Рубовский, — зашипел я. — Вы, конечно, ведёте это дело, в коем я по нелепой случайности оказался обвиняемым, но вы не должны забывать, что вы ниже меня по сословию. Ни-же, — добавил я с нежностью, а потом с упоением заметил, как задрожала у Рубовского челюсть и звякнули зубы.

— Мы ему дали эликсир правды, — с улыбочкой, скрывающей тик, ответил Рубовский.

— Я запомню, — я тоже улыбнулся и незаметно надавил на родинку: теперь, даже если меня будут поить уничтожающими память зельями (в чём я не сомневался), то всё происшедшее запомнит книга.

— Попробуйте, — согласился Рубовский, и веки ещё сильнее опустились на зрачки, — однако нам пора перейти к делу. Как вам известно, при внеплановой проверке выяснилось, что в архиве нет важной папки. Члены комиссии вызвали сотрудников нашего отдела, после чего были проведены обыски у работников всего отдела, в котором вы работаете. Похищенные документы нашли именно у вас, поэтому вам и представлено обвинение. Однако вы смеете отрицать попытку хищения, не так ли?

— Совершенно верно, — кивнул я.

— И это, я должен сказать, весьма неразумно, ибо все доказательства против вас.

— Простите великодушно: какие доказательства?

— Документы в ящике отцовского, а теперь вашего стола.

— А вы не допускаете мысль, что их могли мне подкинуть?

— О, вероятность сия невероятно мала, ибо ваш отец умел пользоваться магией, и охранных заклинаний, даже при поверхностном обзоре, наши жандармы обнаружили больше сотни.

— Зачем же мне класть документы не куда-нибудь, а в ящик отцовского стола? Вам не кажется это глупым для человека, который служит…

— Лучше — служил, — вставил Рубовский.

— …служит в сыскном агентстве?

— Вы просто не думали, что кто-то будет проверять наличие документов. К тому же, зачем их забирать навсегда, если можно сделать копии?

— Для чего же? — устало поинтересовался я.

— Это вам лучше знать.

— Мне?

— Вы — преступник, а преступник всегда лучше следователя знает, для чего ему нужны гадкие результаты его мерзких преступлений.

— Преступник, — задумчиво проговорил я. — Роль, конечно, заманчивая, но я не буду её играть.