Когда мы вошли, бабушка уже стряпала на кухне и, увидев нас, схватилась за сердце и уронила кастрюлю. Мы бросилась на помощь, но она почти незаметным жестом попросила остановиться.

– Жанна, мне хотелось бы побыть с внуком одной.

После того, как Жанна ушла, бабушка взяла меня за руку и посадила на диван. Я хотел, кажется, что-то сказать, но ответом мне был приложенный к губам палец…

– Молчи… ни слова… молчи.

Потом начала пристально всматривалась в меня, будто впервые видела, а крупные слезы, не переставая, текли по ее щекам.

– Артур, как же долго я ждала тебя…

Поначалу я не сообразил даже, к кому она обращается. Пытался заговорить, но она прикрыла мне рот рукой.

– Как долго, любимый…

Потом на несколько минут смолкла. И вдруг заговорила, почти шепотом, умоляюще:

– Я знала, что ты придешь. Ты ведь возьмешь меня с собой, правда?

Замолчала опять. Казалось, очнулась после транса. Встряхнулась. Поднялась.

– Мне надо побыть одной, Катенька. Ступай к себе. Прости, что обеда нет. В холодильнике найдешь что-нибудь.

И ушла, тихо затворив дверь.

Я стоял, словно прибитый гвоздями к полу. В голове был полный сумбур, роились невнятные, мягкие и бесформенные, словно вата, мысли, одна нелепей другой, а единственное, что было мне ясно, казалось полнейшим бредом. Она приняла меня за деда, который умер два десятилетия назад. К тому времени из головы моей давно выветрились ее слова, что ей не хочется дожить до того дня, когда я стану двойником ее мужа. Но теперь они вдруг возникли будто сами по себе, как бы из небытия.

Я подошел к зеркалу и долго смотрел… на своего деда?

Все это мне казалось в лучшем случае галлюцинацией. И как не старался выбросить из головы слова бабушки, факт оставался фактом. Для нее я существовал в двух ипостасях. И не догадывались – ни она, ни я, – что и любовь моя будет двулика. А о приближении ТОЙ НОЧИ даже предположить не могли…

Чтобы как-то прийти в себя, я вышел на крыльцо и тут увидел Жанну. Видимо, она не переставала ждать меня, продолжая терзаться по поводу произошедшего. Жанна действительно стало необыкновенно красивой девчонкой, вобрав в себя сразу несколько кровей, не часто смешивающихся друг с другом. Это одарило ее редким сочетанием пронзительно черных волос и ярко-голубых глаз, которое вкупе с матовой кожей и тонкими, прямыми, будто вычерченными по линейке чертами лица придавало ей и аристократизм, и благородство, и необыкновенную прелесть.

– Что случилось, Катерин?

Она не называла меня Катей, как бабушка, но и в отличие от многих моих знакомых не иронизировала по поводу злополучного имени.

Хотя мы объяснились в любви еще детьми, наверное, все-таки именно это побудило меня из всех девушек, оказывавших мне знаки внимания, выбрать именно ее. И никак не мог надивиться ее выбору. Со своей внешностью она почему-то предпочла меня многим десяткам парней, которые могли бы составить ей партию гораздо более достойную, и никогда не жалела о своем выборе.

– Так что же? – видя мое замешательство, спросила она гораздо настойчивей.

– Сейчас… Это непросто.

– Ты не в себе. Пойдем к нам.

Мы жили в домиках, называемых в нашем поселке «финскими». Говорят, их строили в войну финские пленные. Это были очень добротные одноэтажные коттеджи, имевшие два выхода – в сад и на улицу – имени, между прочим, Советской интеллигенции. Выходила она на легендарный магазин культтоваров, имевший любопытное свойство в канун ревизий сгорать, а потом восставать из пепла, как птица Феникс. В культтоварах, покупая нотные тетрадки, мы с Жанной и познакомились, удивившись, что мы соседи. С той поры этот дом стал едва ли не моим.

И сейчас я, в отупении развалившись на диване и чувствуя руку в ее ладонях, слышал ее требовательные слова:

– Объяснишь наконец?

– Кажется, она ревнует меня к тебе.

Жанна прикрыла рот рукой. То ли в недоумении, то ли в ужасе.

– Как такое может быть?

– Может, если ревнует… Говорит, что я двойник моего деда, и сегодня, когда мы пришли, она приняла меня за него.

Жанна разглядывала меня уже с сочувствием, как обычно смотрят на людей, у которых помутилось в голове.

– У вас есть его фотографии?

– Есть две-три… Только мне трудно судить. Они очень плохие… Да и дед уже в возрасте.

Теперь молчала Жанна. Она подошла к окну, настежь распахнула его и принялась жадно заглатывать все еще теплый воздух…

– И как нам теперь быть?

Вопрос застал меня врасплох, поскольку я пока не уточнил для себя место Жанны в этой раскладке и сейчас усиленно пытался определить его, а чтобы она ничего не поняла, глупо спросил:

– А что?

– Как что? Так ведь она теперь на порог меня не пустит.