Сказала и шмыг за калитку, только платочек синенький мелькнул и нет бабки.

Макар развернулся и пошёл в мастерскую. Встал у верстака и замер. Так и простоял, пока мать от тетки Млады не вернулась, да обедать не кликнула.

Несколько дней Макар думал, тяжело ему это решение далось. Но другого для себя он будущего и не видел.

— Позвольте, тятя, в вашей избушке пожить, — рано утром, чистя от снега, задний двор, спросил у отца Макар.

— Позволить-то позволю, Макар, — глубоко дыша, весь раскрасневшийся от работы, сказал отец, — но послушай сначала слово мое. Знаешь, дурного не посоветую. Это Беляне, после развода, с вдовцом только жить можно было, ты же можешь девку молодую себе взять. И внуков нам с матерью нарожать. Понимаешь, о чем говорю, Макар?

Понимаю. Но не с пустого места я об избушки речь завёл. У меня достаточно времени было все обдумать. Лучше одному жить, чем с чужой бабой. И детей рожать от не любимой не буду. Детишки всё видят и понимают, тятя.

Добро! Коли жизни не видишь без неё, даю разрешение в избушке моей жить. Только раз в год к матери приходить должен. Понимаешь, о чем говорю?

— Понимаю, тятя!

— Ну, и Бог с тобой тогда.

Трудней всего, Макару с матерью разговор дался.

Она молча стояла у стола, полотенцем руки терла. Чистые уже, сухие, а она все трёт, трет. Ни один мускул на лице не дернулся, вся как статуя стоит, а руки живут своей жизнью. И все через эту жизнь видно, и волнение, и не согласие, и злость, и надежду. Всё сказали руки, а мама ни чего не сказала, только перекрестила его. Но Макар знал, чего стоило ей смолчать, ни слова ни проронить, ни слезинки. И благодарен был ей за это, пусть и не согласна она была с решением его, но приняла таки и отпустила без слез и долгих разговоров.

Зиму Макар в деревне пережил, а по весне ушёл в избушку и стал жить один. И не жалел за решение своё.

Глаза не видят, так и душа не ведает.

Говорят: «Одиночество поедает своего хозяина». Нет, не правда. Никогда Макару тошно одному не было. Да и какое это одиночество, когда лес живой. Не один Макар здесь.

И без дела тоже никогда не сидел. Иногда и дня не хватало все дела-то переделать.

5

На улице ветер стих и сейчас дождь выстукивал свою мелодию. Капли дождя звонко били по стеклу, по карнизу, били по зеленой листве. В такие моменты, казалось, лес оживал. Природа щедро делилась с ним влагой, такой сладкой, такой долгожданной.

Любил Макар дождь слушать. Он ритм бьет, пританцовывая по крыши избы, а Макар под него свои песни выводит. И так складно получалось. Взять бы записать. Да только сколько не пробовал Макар, все рифмы из головы сразу и улетали. Так сам себя и развлекал пока на улицу не выйти.

Потоптался малёха по избе, да спать засобирался.

Макар всегда ложился рано. Чуть темнеть начинало, он уже на лавке лежал.

Сегодня сон долго не шёл. Потом вроде начал засыпать, но как толкнул его кто. И как-то маетно так стало, сердце, как в яму падало и трепыхалось там, пытаясь выкарабкаться. Только, что стонать не начал, как тяжко-то.

Макар то вставал, то ложился обратно на лавку, как болван по избушки шатался. Всё пытался с мыслями собраться, понять, что ему так худо-то. Но мысли его, точно бусы мамкины, рассыпанные по полу, раскатились по разным углам, ни поймать, ни остановить, не собрать воедино. Гложет, что-то изнутри, хоть волком вой.

Уже и дождь прекратился, и за полночь, поди перевалило, а легче не становилось.

А потом ужас накатил, да такой, что дышать не возможно стало. В теле точно каждая жилка каменной стала. Ни вздохнуть, ни выдохнуть, всё внутри в тугой узел завязало.

На улицу выскочил, по полам согнулся, долго выворачивало, долго всё мамку вспоминал. В избу на карачках заползал, умылся, да голову холодной водой окатил.

И собираться начал. Темно ещё было, а он с готовой понягой и ружьём уже одетый сидел. Только светать начало, Макар вышел из избушки.

Путь его был в деревню. Чуть больше месяца назад к родным ходил. И опять к ним дорогу держит.

Не шёл Макар — бежал. Как сзади него в спину кто толкал. Только одно в голове: «Быстрее, Макар, быстрее». И горел весь, словно в вены раскалённое масло влили. Его в колодец сейчас опусти, так вода закипит.

Знал Макар, что с ним. И это знание только быстрей идти заставляло.

Об этой странности, его знал только отец. Что это было, дар или проклятие — не ведал никто. Да только чувствовал Макар не как все.

У него не было видений, он не знал будущее, не ведал прошлое, он просто чувствовал только то, что происходило в данный момент, в это мгновение. И сейчас кому-то было плохо, очень плохо. И этот кто-то родной его, кровь его.

Близко уже до деревни осталось. Весь путь длинный, Макар не останавливался ни разу. Ноги гудели, сердце заходилось, но он упорно шёл.

А потом остановился резко. И как схлынуло все и боль, и тревога, и страх. И так ему вдруг хорошо стало. Такое беспричинное счастье накатило, что стоял Макар, улыбаясь во весь рот, а из глаз его слезы лились. Запрокинул Макар голову и закричал. И столько ликования было в этом крике, столько восторга. «Господи, хорошо-то как!!!»

Макар руками в коленки упёрся, долго отдышаться не мог. Всю жизнь проживешь, а такого упоения никогда не испытаешь.

До деревни дошёл быстро и легко, как и не было пути долгого и страшного.