Одиннадцать дощечек
вернуться

Гордиенко Юрий
Шрифт:

1958

Паруса

К. Паустовскому

Явился пар, и умер парусЛет сто назад, давным-давно.Лежал в тумане Петропавловск,Когда я, встав, открыл окно:С бортами, затканными тиной, —Ещё в пути, в полете вся! —Стояла в бухте баркентина,Убрав косые паруса.Вчера тайфуны ей грозили,Ладьи данков к ней скользили,С неё вели жемчужный лов,Сандал и рис на борт грузилиУ Марианских островов…Как на старинной акварели,Застыли над стоянкой баржЕё стремительные реи,Её бегучий такелаж.Художник призрачно и хрупкоНаметил каждую черту…Добравшись к ней с попутной шлюпкой,Я огляделся на борту.Увидел я подсвинка в клетиИ захпамленную корму.Механик в выцветшем беретеМеня наставил что к чему.С лицом лоснившимся и чернымОн, отложив свои дела,Растолковал мне, что моторной,Его посудина была.Что это – дизельная барка,Что лишь прибрежной полосой,Треща по швам, пыхтя соляркой,Она таскала лес да соль,Что, в каботажных рейсах маясь,Она повылиняла вся,Что никогда не поднималисьЕё косые паруса…Так я ни с чем назад вернулся.С холма, от бухты за версту,Я вдруг случайно оглянулсяНа барку дизельную ту.Вставало солнце. Было тихо.Синели море и леса.С бортами, затканными тиной,Стояла в бухте баркентина,Поднять пытаясь паруса.Одна среди судов железных,Пустивших в небо дым густой,Она светиласьБесполезнойНеумиравшей красотой.

1960

«Ночной перрон…»

* * *
Ночной перрон.И скорый – под парами.Когда-то онСо мной назад придет?…Ты будешьТак свободна вечерами,Что сможешь все,Что в голову взбредет.А я в пути,Увидев даль иную,Иные земли,Звезды и луну,Не обману тебя,Что не ревную.Кого? Зачем?Надолго ль обману?Уже боюсь…Чего боюсь – не знаю.Нет никакогоПовода к тому.Быть может этоПросто так, родная,Взгрустнулось мнеВ дороге одному.И все ж… А вдруг…С хорошей и не лживой,Вдруг и с тобой,С тобой случится так:Пройти захочешьКромкою обрыва,Оступишься —Неосторожный шаг!Потом, спеша куда-тоИ тоскуя —И так бывает, —Дашь себе зарок…Но пусть обманешь тыМолву людскую,Пусть не дойдет онаНа мой порог, —Любовь ужеКак треснувшая рельса:На тихом перегонеПри лунеЕще блестит,Поет от рейса к рейсу,Но страшно,Что она на полотне.

1960

Репей

На исходе киргизского лета,Над курганами Чуйских степей,Расцветает малиновым цветомНа высоком стебле репей.На закате, когда волоконцаЛегкий ветер поднимет в полет,В гриву лошади маленьким солнцем,Золотясь, репей упадет.Без дороги, в пургу и ливень,Через тысячи гроз и бед,На косматой спутанной гривеУнесет его конь в Тибет…Там, в горах, на скалистой площадке,Над потоком, что пенит волну,Он проснется в малиновой шапкеПоглядеть на чужую страну…

1960

Галилей

Я уснул над работой…Мне снилось, что я Галилей,Что пишу не стихи – диалогиСуровою прозой.Вопреки покровительствуГерцогов и королей,Инквизиция в РимеМеня вызывает к допросу.Как? Безумец? На склонеВ смирении прожитых лет,Флорентиец зазнавшийся,Как я пытаюсь и смеюКолебать нашей церквиБожественный авторитетИ, как равному равный,Шутя возражать Птолемею!Я стою перед судьями…С ними – святой Доминик,С ними дыба с наборомТаинственных блоков и вилок;Суд листает страницыМоих еретических книгИ мои показания вноситВ объемистый свиток.В простоте и неведеньеШлют они за палачом;Мышь летучая с пискомШиряет в тени капюшонов…Просыпаюсь от этого писка —Приемник включен!Это Спутник с Землей говоритСквозь космический шорох.

1963

«Может быть, ты живешь в Берлине?..»

В. Г.

Может быть, ты живешь в Берлине?В колбах взвешиваешь бериллий…Изменить ничего не в силе,Ты глядишь на чужое небо.Крохой девочкой из РоссииУвезенная в годы нэпа.А быть может, ты не в Берлине?Может быть, тебя застрелили?Тот – тебя за упрямство клявший,Что любил тебя, проклинал,Фронтовик, по тебе стрелявший,Угодивший под трибунал.А быть может, ты не убита,Просто мною давно забыта?И тебе твой муж улыбаетсяПосреди иного уюта,На Шпицбергене, за море БаренцаУлетевший с тобою с юга.Ни разведчица, ни актрисаС баснословною антрепризой.Под рукою твоей – не клавиши,Не в Берлине ты, не на кладбище,Не в соседских, не в дальних странахВ блеске рампового огня….Удивительно как и странно,Что в Москве ты. И ждешь меня.

1963

«Обронив…»

* * *
ОбронивПлаточек голубой,ЖенщинаПокончила с собой.– Ой, не знают сами,Что творят!Надо же! —Соседи говорят.МудрствуютВсезнающие лбы:– Если бы,Когда бы, да кабы…А она,Она ушла с землиПотому, что мыНе корабли.Корабли —Сосем другой народ,У любых долгот,Любых широт,Сходятся в эфире —Как в гостях,О треске толкуют,О снастяхИ о том,Что трюмы их пусты,Хоть на днищах«Бороды» густы.Каждые, однако, полчасаРазомИх смолкают голоса.Три минуты корабли молчат,Все на свете кораблиМолчат,Чтоб их в мореВовремя догналОдинокийБедствия сигнал,Чтоб идти на голосИ спасти…Женщина,Ты нас, людей,Прости.

1967

«Аэродромной осени…»

Аэродромной осениНелетность.И наша разделенность,Разделенность.Ты скажешь: «Ну о чем?Полсуток, сутки…Чудак! Таскает страхВ сердечной сумке».А мне она понятна,Эта робость.Бывают дни обрывисты,Как пропасть.Бывают дни,О них не знаешь ты,Когда внезапноРушатся мосты.Ни брода не найти уже,Ни лодки.Лишь видно,Как уносятся обломки.И от всего,Что прежде было явью, —Лишь пропасть, пропасть,Пропасть расстоянья.

1969

«Голоса с того света…»

В. Г.

* * *
Голоса с того света! —В полуночный часУдивлялись ответамСпириты подчас.Допотопные бороды,Воротнички…Были в деле подобномОни новички.Мы смеемся сегодняНад их простотойИ над их легковерьем…Однако постой!Эти черные дискиЗастывшей смолыПод алмазною искройПоющей иглы,С голосами актеров,Умерших давно,Тех, с одним из которыхМы пили вино,А с другим колесилиДо рассвета в такси,Заодно с ним басили —Хоть святых выноси!Ты постой! Да ведь этоВ полуночный часГолоса с того светаНам с тобою звучат!Словно нет на ВаганьковскомСвежей плиты…Я уйду.ОдинокойОстанешься ты.Позабудешь обидыИ простишь мне грехи.Я тебе с того светаПочитаю стихи.