— Значит, нам удастся пройти без боя?

Лилит слегка потерла бровь, изображая задумчивость.

— Всё может быть, — сказала она неопределённо. — Если вы не будете мне мешать.

Киган кивнул.

— Я поговорю с Алистиром.

Лилит ожидала, что теперь клерик развернётся и оставит её одну — как это бывало обычно. Но тот почему-то остался стоять, так же вглядываясь в отблеск лучей на водной глади.

— Знаешь, — сказал Киган через некоторое время. — Я не всегда был священником.

Лилит подняла бровь и искоса посмотрела на собеседника. Она предчувствовала очередную лекцию о покаянии.

— Да, Лилит. Я не родился в сутане. И моя мирская жизнь… Это тяжкий груз для моей памяти. Я думал, что в церкви найду просветление… Но, видимо, просветление нужно искать в себе самом. А во мне только тьма. Цепкие когти греха, кромсающие мою душу. Особенно по ночам. Последнее время я плохо сплю. Образы… запретные… не дают мне покоя. Я просыпаюсь, раз за разом, либо вообще не могу уснуть. Часами я лежу и просто слушаю тишину.

Теперь уже Киган искоса посмотрел на Лилит, ожидая реакции. Госпожа выглядела невозмутимой. Тогда клерик наклонился к самому её уху и прошептал, окончательно разрушая надежду Лилит на то, что её игры с Двэйном остались незамеченными:

— Я знаю, что вы делали прошлой ночью!

Лилит медленно повернула голову к храмовнику. Она точно помнила, как осыпала стоянку сонным песком. Не совсем же она дура — терзать Двэйна, когда эти кретины в любой момент могут проснуться.

— П-прости? — переспросила она.

— Да-да, — сказал Киган и поднял перед собой руку с закатанным рукавом — на запястье красовалась такая же печать, как у самой Лилит, только красная. — Твоя магия не действует на меня, чародейка. А вот моя печать отлично подействует на твою. Церковь не отправляет своих детей в бой безоружными.

Лилит медленно бледнела.

— И что ты хочешь? — спросила она, прекрасно осознавая всё значение своего прокола.

Уйти от Кигана она не могла из-за проклятой печати, а вот жрец легко мог превратить её существование в отряде в Ад.

— У нас говорят: не заключай сделок с демонами — и не проиграешь, — Киган улыбнулся и прикрыл глаза, из-под приспущенных ресниц наблюдая за Тёмной. Однако Владычица держалась достойно. — Но, как я сказал, в моей душе много тьмы. Много желаний, — рука жреца легла на плечо чародейки и медленно спустилась на грудь, проходясь по складкам шерстяного плаща.

Рука Лилит взметнулась вперёд, как молния, за шиворот поднимая в воздух храмовника, будто соломенную куклу. В глазах сверкнула давно забытая сталь.

— Ты что-то попутал, — процедила Лилит. — Я — Чёрная Госпожа. И я сама выбираю, кто будет со мной.

Однако красивое лицо Кигана скривила усмешка. Не прошло и десяти секунд, как стрела ударила в запястье чародейки, заставляя её выпустить противника, а у горла оказался сверкающий клинок Алистира.

— Наконец, — услышала она шелест губ эльфийки.

— Тёмная? — в голосе Алистира было даже некоторое удивление.

Лилит перехватила раненую руку и посмотрела на Кигана. Тот перестал улыбаться. Лицо жреца отражало обычные спокойствие и доброту.

— Оставь её, брат, — сказал он, отводя клинок Алистира от горла Тёмной, — я оскорбил её. Это была моя вина.

Алистир перевёл обеспокоенный взгляд на Кигана.

— Ты в порядке? — спросил рыцарь.

— Да, Ал. Иди, я помогу ей и приду к вам.

Рыцарь, то и дело оглядываясь, отошёл к костру. Киган же потянул к себе раненое запястье чародейки.

— Стрела вошла неглубоко. Хорошо, — сказал он и без предупреждения рванул древко на себя, заставляя Лилит задохнуться от боли.

Он достал из сумки бинт, аккуратно и быстро наложил повязку, но руку Лилит отпустил не сразу.

— Пусть это будет напоминанием, — сказал он. — Сегодня в полночь. Я жду.

Пройти по зачарованному лесу оказалось проще, чем ожидали путники. Лилит несколько раз видела тут и там в тени разлапистых ветвей лисьи мордочки, но звери не нападали. По нервной позе и постоянной натянутой тетиве на луке Тиэль она поняла, что эльфийка тоже их видит. Спустя пару часов пешего ходу герои оказались на берегу озера, окружавшего небольшой островок. С основной сушей его соединял ствол векового дуба, сваленный грозой много лет назад — нижняя часть, казалось, уже вросла снова в землю и кое-где даже дала молодые побеги.