— Мало? — неверно истолковал его улыбку Риль Травинка и тут же назвал следующую.

Редхард снова улыбнулся. Риль неверно его понял, Редхарда устроила бы и первая цена, но старик вошел в раж, а так как легенды о его богатствах давно породили толпы завистников среди наиболее богатых людей Черной Пади, Редхарда не мучила совесть, когда Риль, наконец, назвал сумму, способную обеспечить человека по гроб жизни. Причем жизни долгой и безмятежной, а гробом очень дорогим.

— По рукам, — сказал, наконец, Редхард и они пожали друг другу руки.

— Вы желали бы получить деньги сейчас? — осведомился Риль Травинка.

— Да. Но не деньги, а вексель. Такую сумму на себе не унесешь. Видимо, господин Риль, нам придется проехаться до банка.

— Со всем моим удовольствием, — молвил травник, не силах оторвать взора от «глазок удавленника».

— Трава пусть остается здесь, — сказал Редхард. Он верил старику. Тот благодарно закивал, добыл откуда-то хрустальную шкатулку, с величайшим бережением положил добычу туда, снова спрятал шкатулку, велел подавать карету и вскоре они с Редхардом уже были в банке, откуда Редхард вышел с кожаным лоскутом, который учли бы и в королевском банке, и в задрипанной деревеньке, где есть хотя бы подобие банка. Разве что в деревеньке не нашлось бы столько золота.

Они простились с Рилем у порога дома травника, зайти Редхард отказался, он ужасно спешил, по его словам.

— Погодите ровно минуту! — умоляюще простонал Риль и Редхард придержал коня. Через несколько минут старик вышел на воздух вновь, изумляя прохожих самим фактом своего появления на улице, и силой втиснул в руку Врага-с-улыбкой небольшой кожаный мешочек с чем-то хрустящим.

— «Костяная лапница», мой друг. Тут ее ровно на год. Вы сделали мне столь великое одолжение, что я не имею права хоть так как-то не отблагодарить вас. Не предлагайте мне денег, вы оскорбите меня!

На чем они и расстались. Старик спешно ушел в дом, а Редхард, уверявший, что страшно спешит, тронул коня и шагом, не торопясь, поехал к гостинице, где оставил Реббу, вторую лошадь и свое снаряжение.

Он не отдал коня слугам, сам поставил его в стойло и сел на лавочку у дверей. Долго курил, то и дело закрывая глаза. Потом решительно поднялся.

Тяжело, медленно взошел он по лестнице к своему номеру и толкнул дверь. Та распахнулась.

Ребба уже не спала, увидев его, радостно вскрикнула и побежала было навстречу, но Враг-с-улыбкой остановил ее жестом, прошел к столу и выложил на него вексель Риля.

— Это тебе. Купи себе усадьбу, заведи хозяйство или торговлю, что пожелаешь. Или просто живи на эти деньги, оставив колдовство, чтобы не сожгли тебя доброхоты. Мы расстаемся, Ребба. Навсегда. Я не могу перестать быть охотником на нежить. Ты, в этом убедила меня стычка с шайтаром, делаешь меня слабым. Впервые в жизни меня застали сегодня врасплох. Если бы шайтар убил тебя… Он убил бы меня. В моей жизни не может быть ничего, что я буду бояться потерять. Я не могу думать о тебе и делать то, что должен делать. Я не могу делать то, что должен и оберегать тебя. Ты не можешь помогать мне в борьбе с твоими сестрами. Любовь делает меня обычным человеком, а я еще не настолько устал и ослаб, чтобы забыть слова своего старика и прекратить поиск того, что мне нужно больше всего на свете. Это больно, но это — не ты. Прощай.

И он развернулся, не дав той ответить, и быстро вышел в дверь. Ребба, несколько мгновений простояв в ставшей огромной и немой комнате, кинулась за ним.

Он уже седлался, второй конь его, нагруженный скарбом Врага-с-улыбкой, стоял на мостовой.

— Неужели ты так и не понял, что любишь меня? — спросила ведьма негромко. Редхард не ответил.

— Неужели ты не понял, что никто не будет любить тебя так, как я? — снова спросила ведьма. И снова Редхард промолчал, лихо взлетел в седло и поехал вдоль по улице.

— Редхард! — простонала она, вложив в имя всю свою боль, всю тяжесть пустой отныне для нее жизни, всю свою любовь, от которой бежал Редхард.

Но тот, не оборачиваясь, поднял над головой правую руку с растопыренной пятерней и небрежно помахал ей из стороны в сторону.

Он вертел меж пальцев свой амулет, капельку, некогда упавшую с заплутавшей в небесах звезды. Привычка эта появилась у него уже давно, почти так же давно, как и сам амулет.

Уже почти полгода прошло с тех пор, как он расстался с Реббой.

Он шел все вперед и вперед, почти без остановок, упиваясь вновь обретенной свободой.

Через несколько месяцев он добрался до Восточного моря и пересек его, попав в необычайную совершенно страну.

Собственно, единственное, что осталось схожим с тем миром, к которому он привык, был язык. Ибо по всей Черной Пади язык был один.

Все здесь было по-другому. И в первую очередь, сами жители страны, отличавшиеся от жителей других мест, где бывал Редхард как невиданной им никогда до того, но совершенно естественно выглядевшей здесь, вежливостью и аккуратностью, так и внешностью. Больше всего было черноволосых, но изредка попадались и рыжие, но всех их роднил непривычный для него разрез глаз, слегка растянутый, а порой и откровенно для него узкий, что, впрочем, ничуть не портило их, особенно же красоту их женщин.