Саша!

Я получил твои книги, спасибо. Читаю медленно, поэтому высказываю предварительное мнение. Удивительно хороший стиль и манера беседы с читателем. Ни одно слово не вызывает возражений, разве только странно, что ты пишешь приставку бес- через «з». Чувствую, что ты действительно работаешь над словом и фразой. Обилие удачно подобранных стихов усиливает впечатление. Если себя и хвалишь, то не часто и не громко. Так что хочу поздравить тебя с большим успехом. Если жанр прежних книг был все же знакомым, то жанр «На милость дня» – твое изобретение и приобретение.

Обнимаю, твой брат Эдик

Строго берегли наши вологодские предки лес – великий дар Божий, не рубили сплеча да где попало; вдоль рек и речушек деревья совсем не трогали: разумели, что без них обмелеют речки и рыбы не станет; на дрова рубили один сухостой, загустевший молодняк прорубали, чтоб рос лес вольно, а для хозяйства делянки находили подальше от деревни. Образования агрономического не имели, а опытно знали, что и болота нельзя осушать бездумно – все в природе уравновешено. Для постройки избы сосны выбирали долго, присматривались, с какой стороны мох, сколько лет, течет ли смола, – и рубили столетние дерева после трескучих морозов; да умели корнать правильно и сушить ровно, и сколько положено. Венцы бревен только топором подрубали, а не пилой, – чтобы поры закрыть; потому и дом не гнил. Вот и стоят избы прадедов наших лучше каменных, и дышится в них легко, и простор виден на все четыре стороны.

Теперь дедовых лесов на Вологодчине не сыскать: повырубали временщики руками спившихся мужиков столетние боры, которые деды для нас оставили, чтобы мы, взяв меру, своих детей не забыли. Старший московский брат, у которого на Шексне изба-дача сработана, говорит, что того леса, что Дубровой зовется, куда мы за грибами несколько десятилетий назад ходили, почти не осталось – вырубили и то ли финнам, то ли в Китай за безценок продали. Ну и живности мало осталось.

Но я не об этом хотел. Водятся еще в той местности медведи. Однажды охотники, убив медведицу, принесли с собой крохотного медвежонка, а когда выходили, устроили его ради забавы на базу отдыха в селе Новленском. Не знавший леса медвежонок вырос в добродушного и веселого медведя по кличке Митрофан; он и привлекал в эти места отдыхающих. Держали его в клетке, выпускали на длинной цепи, и никаких увечий или страха потешный Митрофан не вызывал. Глядишь, так бы и прожил он свой медвежий век с людьми, но у животных, как у людей своя судьба.

Посетил нашу страну летом испанский король Хуан Карлос I и возжелали его величество поохотиться на медведя. Слово короля – закон. Тут и пересеклись, к несчастью, пути вологодского медведя с монаршей особой. Медведя посадили в клетку и привезли к месту охоты. Щедро напоили его водкой, смешанной с медом, и пустили в поле. Трудно ли попасть из карабина в грузное пьяное животное? Его величество Хуан Карлос I уложил Митрофана с первого выстрела. Вот и вся история. Остальное уже неинтересно. Выделанную шкуру, говорят, король увез в свой дворец. Когда охота получила огласку, начались отпирания: мол, медведь пытался выйти на волю, сломав прутья решетки, и его застрелил егерь; что никаких медведей, дескать, король пальцем не трогал, а забрался в вологодскую глухомань воздухом подышать… Только пуста стоит медвежья клетка, и горюет по нему подруга-медвежица, а люди говорят, что мишка, выросший с людьми, был добродушным увальнем.

Нет теперь, видно, спасения ни рыбе, ни птице, ни зверью дикому от страшного двуногого зверя, называющего себя человеком. Да и сам он – долго ли протянет…