Два первых романа Тынянова рассказывают о том, что между людьми, уверенными, что свобода это естественное состояние человека, и людьми, считающими, что самовластие лучше свободы, неминуемо возникает конфликт.

Люди же, стоявшие во главе государства, были убеждены твердо, что лучше самодержавия ничего не бывает. Об этом в записке о Союзе благоденствия Бенкендорф с уверенностью и спокойствием писал Александру:

"Русские столько привыкли к образу настоящего правления, под которым живут спокойно и счастливо и который соответствует местному положению, обстоятельствам и духу народа, что мыслить о переменах не допустят"*.

* Записка о Союзе благоденствия, представленная ген. А. X. Бенкендорфом Александру I в мае 1821 года. В кн.: "Декабристы", стр. 116.

Записка Бенкендорфа написана так, как будто речь идет не о людях, которые через четыре с половиной года попытаются свергнуть государственный строй, а об испорченных мальчишках и дураках. Таков был стиль отношений государства к "умникам". Александр с неудовольствием читал записку, в которой было написано много неприятных для русского самодержца вещей, в том числе о тайных обществах. Он был уверен, что молодой генерал преувеличивает. Через четыре с половиной года Николай смог убедиться в том, что молодой генерал значения этих тайных обществ недооценил и преуменьшил значение этих мальчишек. Но, говоря о привычке "к образу настоящего правления", Бенкендорф, несмотря на то, что искал случая доставить только удовольствие, оказался не так далек от истины.

Омерзительная привычка к самодержавию создала у одних совершенно искреннюю уверенность в том, что самодержавие, единовластие, единомыслие действительно очень хороши, а у других уверенность в том, что это, конечно, очень плохо, но непреодолимо.

Но бывали минуты, когда казалось, что еще можно дышать и даже думать, а может быть, и говорить, казалось, что эта самодержавная власть очнется, оглянется и увидит вокруг себя развалины и перестанет вытаптывать человеческую свободу и достоинство. И уже где-то, прячась за медные памятники и каменные крепости, пробежал теплый ветерок, сверкнула весна, блеснула оттепель, из трещины гранитной плиты одним глазом взглянула надежда.

После убийства Павла Александр произнес речь, которая, казалось, обещает обществу не только удавку и восторженное ликование. Начинающий император заявил, что после смерти отца возврата к прошлому не будет. Действительно, были раскрыты тюрьмы, несколько оживилась литература, начались путешествия императора по Европе, из Европы приезжали в Россию, стали клясться уже не Павлом, а Екатериной. Все это старая и всегда легче других забываемая традиция русской истории. Прошло несколько лет, и снова все стало возвращаться к первоначальному и единственно естественному в России образцу. Впоследствии декабристы обстоятельно рассказали, какую роль в жизни общества играли появившиеся надежды и к чему привело разочарование в них.

"Начало царствования императора Александра было ознаменовано самыми блестящими надеждами для благосостояния России. Дворянство отдохнуло; купечество не жаловалось на кредит; войска служили без труда; ученые учили чему хотели; все говорили, что думали, и все по многому хорошему ждали еще лучшего. К несчастью, обстоятельства до того не допустили, и надежды состарились без исполнения. Неудачная война 1807 г. и другие многостоящие расстроили финансы. Наполеон вторгся в Россию, и тогда народ русский ощутил свою силу, тогда пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследст-вии и народной. Вот начало свободомыслия в России. Правительство само произносило слова: свобода! освобождение! Само рассеивало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона.

Еще война длилась, когда ратники, возвратись в домы, первые разнесли ропот в народе. "Мы проливали кровь,- говорили они, - а нас опять заставляют потеть на барщине; мы избавили родину от тирана, а нас вновь тиранят господа!" Войска от генералов до солдат, пришедши в отечество, только и толковали, как хорошо в чужих землях. Сначала, пока говорили о том беспрепятственно, это расходилось на ветер, ибо ум, как порох, опасен только сжатый. Луч надежды, что государь император даст конституцию, как упомянул он при открытии сейма в Варшаве, и попытки некоторых генералов освободить крестьян своих еще ласкали многих. Но с 1817 г. все переменилось: люди, видевшие худое или желавшие лучшего, от множества шпионов принуждены стали разговаривать скрытно, а чрез то теснее между собою сближалися"*.

* "Свод показаний членов злоумышленного общества о внутреннем состоянии государства". В кн.: "Декабристы", стр. 2.

"Свод" этот "главнейше извлеченный из ответов Батенко-вп, Штейнгеля, Александра Бестужева, Каховского и Перетца", был составлен для императора Николая в 1827 году. Император велел снять с него копии для великого князя Константина и председателя государственного совета князя Кочубея. Николай Павлович все-таки считал, что иногда следует послушать, что скажут враги. Ведь враг не обязательно дурак, как для удобства привыкли думать. Составитель "Свода" - в прошлом правитель дел комитета для следственных изысканий о злоумышленных обществах А. Д. Боровков - в "Автобиографических записках" заметил: "Государь император, сказал мне впоследствии князь Кочубей, часто просматривает ваш любопытный свод и черпает из пего много дельного; да и я часто к нему прибегаю".

Но надежды состарились без исполнения... Война кончилась, и победа была отнята у людей, которые завоевывали ее вовсе не для того, чтобы прибавить силы своим поработителям. Наоборот, победа с ликованием была приписана именно замечательным качествам государства. Традиционная идеологическая политика русской монархии в отношении интеллигенциии сводилась к превращению ее в аккомпаниатора государственной мудрости.

Нормальный, умный, простой и честный человек жил в стране, история государственности которой представляла собой многовековую борьбу монархии за абсолютное, безраздельное и безудержное самодержавие. Нормальный, простой человек не в состоянии мириться с бесчеловечностью только потому, что эта бесчеловечность, прикрытая каким-нибудь уваровским лозунгом, уже якобы не бесчеловечность, а путь к великой славе отечества. Проблема "ума" в России приобрела не только остроту, но и одиозность. Слово "умник" имело оттенок презрительный и было синонимом либерализма, якобинства и вольтерианства. И только в лучшем случае - плутовства. "Умничать" - значило чуть ли не подрывать основы и посягать на столпы. Все горе было, конечно, только от ума.