— Как интересно… как интересно-то… А можно узнать, кто… кто ты сам? Я ведь думала, ты просто…

— Фотограф? Любитель жучков, паучков, бабочек?

— Естественно. Ты в каком звании-то? Майор?

— Обижаешь, подружка. Бери выше — адмирал всех морей и океанов, включая Памир. Почему замолчала?

Я не спускала с него глаз:

— Потому что отучилась с некоторых пор верить на слово. Ваши документы!

Михаил посмотрел на меня с печалью жалости, сунул руку в карман пиджака, вынул книжечку темно-бордового цвета, развернул и держал так перед моими глазами, пока я не сказала:

— Почему только раз позвонил? Я ждала.

— Потому, чудо заморское, что не было у меня возможностей. Глянь, как хожу.

Михаил встал, направился к двери, припадая на правую ногу.

— Что это?

— А пулька нечаянная. Сама ж знаешь, в Таджикистане этих нечаянных пулек что пчел в улье. Ты, Татьяна, расположена рассказать, где побывала, что повидала? Не мне, я хохотун большой, а очень серьезному человеку?

— Молодому и красивому?

— Есть и такие. Подберем!

— Из тех, кто, «не считаясь с опасностью», «с осунувшимися лицами и воспаленными глазами»?

— Точно. Еще есть вопросы по существу?

— Есть, — я поглядела в зарешеченное окно, на дверь, на потолок, изучила попутно стены, притянула к себе поближе Михаила за лацкан серого, явно парадного пиджака — и произнесла, наконец, то самое, рисковое, потаенное слово, залежавшееся где-то глубоко в печенках-селезенках:

— Наркотики? Они?

Он рассмеялся, закинув вверх каштаново-пегую бороду:

— Дошло, наконец!

— Нет, я давно стала подозревать…

— Не ври, ты все больше охала-ахала по поводу старух, как их обирают после смерти. Тебе эти моменты расстраивали душу… Ничего не скажешь — лихо, талантливо работала банда, что мужички, что бабеночки.

Тут уж лежать я не могла. Села в постели. Михаил подсуетился, торчком поставил подушку мне под спину.

— Ишь как разрезвилась! А все почему? А все потому, что женское жгучее любопытство есть первая и основополагающая черта слабого пола! Не сдвигай сурово брови. Есть утешение. Ювенал сказал: «Никогда не привести столь искусных и постыдных примеров. Чтобы не осталось ещё худших», А Вергилий…

— Михаил! — страшным голосом позвала я. — Так ты знаешь того… интеллектуала, который цитировал мне Вергилия, Платона?.. Где он? Кто он? Или это был ты сам, но в маске?

Михаил даже рукой прикрылся от напора моего нетерпения.

— Фигушки! — заявил. — не все сразу. Вот встанешь на ноги, и пойдем мы гулять по здешнему парку…

— Ой, вредный какой!

— Еще хуже, чем ты думаешь! — похвалился и поднялся.

— Жду! Изнемогаю! Хочу все знать! И почему они, все-таки, меня не прибили? Хотя могли… И что с Аллой, жива ли?

Он стоял у двери, покачивая кейсом, большой, сильный мужчина, и… как всякий настоящий мужчина… смотрел на меня покровительственно, если не сказать снисходя. Но теперь мне нравился этот взгляд. Тем более, что Михаил вдруг сказал:

— Вернусь с кувалдой. Имеешь право бить меня по голове, сколько влезет.

— За что?

— За то, что не придал особо серьезного значения твоему погружению. В события Дома ветеранов. Мои дела перевесили, казались куда как значительнее. Ошибочка вышла, гражданин начальник.

Подошел к моей постели, прихрамывая, наклонился, взял мою руку своей лапищей, поцеловал:

— Грамотно, в общем-то, била по цели. Вела себя и в Доме этих бестолковых ветеранов всяческих искусств, имею в виду. И с этими жлобами — бизнес-бандитами… — Помолчал, посмотрел в окно, сквозь которое летнее полдневное солнце обливало комнату ярким, клетчатым светом, сменил тон: — Заряжаем магазин… бронебойно-зажигательными! Три выстрела слева направо!

— Откуда знаешь, как я вела с ними?

— Разведка доложила. Сказал — все вопросы потом, после встречи с молодым, красивым.

Повернулся и пошел. Под его неровными тяжелыми шагами неровно поскрипывал пол…

— Постой, Михаил! Постой!

Обернулся.

— А я ведь тебя не знала…

Он пожал плечами:

— Так и я тебя тоже. В разведку возьму при случае. — Стукнул себя кулаком по голове. — Склероз! Я же тебе кое-какую литературу приволок. Развлекись на досуге.

Отщелкнул замочки кейса, пристроил на тумбочке стопку книжонок в ярких обложках и ушел, оставив меня недоумевать по самым разным поводам. И есть перловый суп, котлету с макаронами, запивая все это больничное роскошество жиденьким четвертьсладеньким компотиком.

Но на тумбочке лежали на расстеленной газетке и абрикосы, и персики, и даже диво-дивное — виноград с такими крупными ягодами, ну точно со сливу… А газетка та была таджикская…

В дверь стукнули. Я сказала:

— Входите.

Вошел молодой высокий парень в белой рубашке, черных брюках. Действительно, интересный такой, похожий на Олега Меньшикова, каким он играл в «Утомленных солнцем». Сел, протянул удостоверение. И на удостоверении он был хоть куда. Улыбнулся, предложил:

— Начнем… если не возражаете?