Крепкая рука обнимает меня за талию, и вот я снова стою на ногах. Прямо перед нами, метрах в ста, груда догорающих обломков, бывших еще недавно прекрасной летающей машиной.

— Это что же, — мой голос дрожит, — больше никого? — Я заглядываю Ратмиру в глаза. Печаль и скорбь плещется в бирюзовых озерах. Меня душит плач. Горячие, соленые слезы текут по щекам. Он прижимает меня к своей груди, гладит по волосам, дает выреветься. Все слова здесь излишни.

***

Наш цепеллин упал, не долетев до Анкары более тысячи километров. Об этом мне рассказал Ратмир, чуть позже, когда я немного пришла в себя и перестала реветь. Местность, где мы оказались по чьей-то злой воле, была горной. Со всех сторон возвышались высокие, поросшие густыми лесами холмы. Они образовывали узкую, длинную долину, в центре которой протекала широкая, с хрустально-чистой и прохладной водой, мелкая речка. Дальше, за холмами, виднелись уже голые, каменистые, с покрытыми снегом вершинами, величественные горы.

Солнце клонится к горизонту, освещая снежные вершины. Золотые лучи превращают этот кристально-белый снег в кроваво-красный, напоминая о страшной трагедии. Но мы живы, и нам нужно где-то переждать ночь, и решить, что делать дальше. Второй раз я наблюдаю, как Ратмир использует свой необычный предмет. Крошечная пластинка превращается в черную рамку с радужным вихрем по центру. Мой спутник достает «из ничего» несколько предметов упакованных в пластик и вновь где-то прячет свою волшебную вещицу. Ого! У нас есть палатка!

Тонкий, прочный и непромокаемый материал в умелых руках мужчины превращается в убежище от ночного холода и комаров.

— Нам нужно до темноты насобирать топлива для костра, — говорит он и показывает рукой на ближайшую полосу деревьев, в макушках которых запутались последние солнечные лучи.

Идти не далеко.

— Ратмир, — я задаю мучавший меня вопрос, — почему спаслись только мы? Может быть, там еще кто-то живой остался!

Он молчит. Поджимает губы. Я останавливаюсь и тормошу его за руку:

— Но кого-то можно было спасти!

В ответ, он лишь шипит и защищает предплечье.

— Ты ранен?

— Ерунда.

— Покажи, — не унимаюсь я.

— Ландора, — голос его чуть смягчается, — нам надо поспешить, сейчас солнце сядет.

***

Все-таки Ратмир удивительный человек. Есть в нем какая-то загадка. Словно фокусник, достает он из ниоткуда необходимые в нашем случае вещи. Маленький костер отгоняет темные тени, и согревает довольно прохладный, ночной воздух. Я доедаю консервы — что-то неимоверно вкусное, со странным названием «голубцы». И если не думать о той причине, по которой мы здесь оказались, наверно я была бы счастлива.

— Ты обещал мне рассказать, что это за штука у тебя такая, — спрашиваю я и вопросительно смотрю на мужчину.

— Это стандартный «вещмешок» техника. В просторечии — вещмещ. Секрет заключен в подпространстве. Наши ученые научились расслаивать пространство, делать в нем, как бы выразиться, — он щелкнул пальцами, — нечто, наподобие пустот, так называемых «карманов». Они могут быть очень большими, или маленькими, такой, своеобразный тайничок для одной вещи. Нам выдают, как я уже сказал, стандартный набор: палатка, паек, зажигалка и еще несколько нужных, в экстренных ситуациях вещей.

— Никогда о таком не слышала. У вас, там, в Новой Европе, удивительные технологии.

— Понимаешь, Ландора, — он как-то мнется, словно решает говорить или нет. Потом все же решается:

— Дело в том, что я не европеец, как ты и Лео посчитали. И пожалуйста, пойми меня! Я не мог, вот так сразу объявить вам правду.

До меня доходит смысл сказанных слов. Но я молчу и жду продолжения. Зачем гадать — сам все сейчас расскажет. И он говорит:

— Ландора, я из России.

Немая сцена. Я пытаюсь переварить сказанное:

— Не шутка?

— Нет.

— Значит….

— Да, — он, кажется, понимает, о чем я собираюсь спросить. — Мы никуда не исчезли. Мы существуем. Здесь. Рядом.

— Там, за Стеной?

— Не совсем. Дело в том, что мы живем в будущем. Ровно на одну минуту от вас.

Слова Ратмира не просто шокируют. Весь мир когда-то сходил с ума, в надежде узнать правду, да и сейчас находится немало охотников до этой великой тайны. А ее узнаю я, Дора Лан. Меня распирает от этого знания и, кажется все это написано на моем лице.

— Я прошу тебя Ландора не говорить об этом никому. По крайней мере, пока я не вернусь домой.

Наверно он уже пожалел о том, что признался мне во всем.

— Не переживай, — я злюсь на себя, на свою эмоциональную несдержанность. — От меня никто и никогда не узнает.

— Спасибо.

Он берет мою руку в свою. Какая она теплая! Мне очень уютно с этим мужчиной, будто я знаю его тысячу лет, будто и не здесь мы вовсе, в незнакомом месте, где остались одни — одинешеньки после страшной трагедии, унесшей жизни многих людей, а выехали за город, как последнее время стало модно у нас в Индианаполисе.