Я закатила глаза.

— Ты не помогаешь делу со своим этим робото-тоном. «Три магазина, может быть четыре, если...» — сказала я в своем лучшем исполнении тона робота, но замолчала, когда увидела выражение его лица.

— Я точен, — сказал он с оттенком оборонительности, что было чем-то новым.

— Ну, я просто пытаюсь понять, как ты живешь в том же мире, что и я, где не все идет идеально и по плану. Что случается, если твой поезд опаздывает, или если ты просыпаешься заболевшим в один прекрасный день?

— Я нахожу способ решить эту проблему. Если я не могу, то делаю изменения, чтобы быть уверенным, что готов и что эта ошибка больше не повториться.

Он заставил меня почувствовать себя подростком, как будто я должна бороться с желанием закатить глаза на все, что он говорит. Но я также чувствовала себя жертвой бушующих гормонов, которые заставляли меня замечать места, где его рубашка обтягивала его твердое тело, и то, как его ноги выглядели в этих брюках. «Сексуальный робот», — напомнила я себе. С таким же успехом меня может завести спортивная машина. Да, было приятно смотреть, но под капотом ничего не было. Кроме, вероятно, скульптурного пресса и того, о чем я не могла не думать, — функционального, восхитительного… банана.

В Брюсе Чемберсоне были какие-то намеки. Я задавалась вопросом, сколько личности, которую он показывал мне, была защитным механизмом, и сколько в этом было на самом деле настоящего его. И почему он прячется? Что он скрывает? Думаю, меня не должно удивлять, что моим естественным побуждением из чистого любопытства было пробиться сквозь стены, за которыми он прятался. У меня также была работа. Может, он прятал за этими стенами злой мозг коррумпированного бизнесмена?

— Значит... ты не совершаешь одних и тех же ошибок дважды? Поэтому у тебя характер стиральной машины? Ты обжегся на том, что был когда-то милым?

Он остановился на середине шага, бросив на меня взгляд, который я бы назвала пораженным, а затем быстро вернул обратно нейтральное выражение лица.

— Я родился таким.

— Верно, — пробормотала я, следуя за ним, когда он направился в комнату отдыха. — Так почему же ты выбросил банан? Боишься, что я его отравила? Потому что я думала об этом, но решила надеяться на то, что ты подавишься и задохнешься.

Брюс остановился, наполовину повернул голову, чтобы посмотреть на меня, и если бы я не знала лучше, я бы могла поклясться, что он едва сдерживает улыбку.

— Я выбросил его, потому что у меня уже есть банан с моим именем, который ждет в комнате отдыха. Если, конечно, какой-нибудь невежественный стажер не съел его.

— Это у тебя постоянная проблема? — спросила я.

— Ты единственная, кто не увидел моего имени, написанного большими буквами на банане. Так что нет. Это не постоянная проблема.

Когда мы вошли в комнату отдыха, все застыли при виде Брюса. Было легко забыть, почему я на самом деле здесь, но в этот момент репортер во мне, наконец, начал немного просыпаться. Мне нужно было приложить усилия, чтобы провести какое-то время вдали от Брюса, чтобы я могла попытаться выжать информацию из его сотрудников.

— Мистер Чемберсон, — сказала женщина лет тридцати, с великолепным телом и красивым лицом. В ее голосе звучало нетерпение, а на лице написано отчаяние. Я сложила руки на груди и с весельем смотрела на все это с порога. «Вот глупая женщина. С таким же успехом можно броситься на мешок с картошкой».

Он уделил ей половину своего внимания, потянувшись за бананом, на котором, как я заметила, теперь было написано его имя большими буквами на всей поверхности так, чтобы никто больше не смог пропустить это. Он действительно избегал повторения одних и тех же ошибок дважды.

— Подожди секунду, — попросила я, прерывая женщину, которая пыталась объяснить какой-то сбой в системе, который замедлял ее отдел. В любом случае, это звучало как фальшивая история, предназначенная для того, чтобы заставить его лично прийти к ней в офис. — Ты отправил меня на охоту за диким бананом, когда у тебя был все это время свой?

Брюс очистил банан и откусил кусочек, что, я была почти уверена, не должно было выглядеть так соблазнительно, но это заставило тепло разлиться и пузыриться под моей кожей еще быстрее. «У него такие красивые зубы. Ах, а эти губы…»

— Я должен был убедиться, что ты сможешь достать мне что-нибудь съедобнее, чем огурец, который ты принесла мне вчера.

— Он был еле зеленоватым. Если ты подумал, что это огурец, тебе нужно проверить зрение.

Я чувствовала, что все в комнате смотрят на нас с шокирующим удивлением. Единственным исключением была красивая женщина, которая определенно посылала мне предупреждающий, собственнический взгляд в его сторону, на совершенствование которого женщины потратили столетия. Это был взгляд, который говорил: «ты погружаешь свои когти в мой когтеточный столб, сучка, и если ты не отступишь, я выцарапаю тебе глаза».