Зарат чувствовал, что ему выпал редкий шанс изменить свою судьбу и возвыситься еще больше. Казалось бы, куда выше? Заран и так в свои неполные тридцать лет сделал просто головокружительную карьеру, шагнув из начальника мелкого заштатного пограничного гарнизона сразу в Верховные судью целой империи. В его руках и так была сосредоточена просто гигантская власть, о которой мечтали тысячи и тысячи. Однако, пока еще эти мысли в его голове не стали мечтами о чем-то большем и запретном — думами о еще большей власти о еще большем могуществе. И пока еще, он не вспоминал о том, что его сегодняшнее могущество было целиком и полностью заслугой его чрезвычайно смазливой сестры, с которой в султанском гареме могло случиться все что угодно… Сейчас, кади Зарат лишь помышлял о власти над легендарным Железным стариком, над командующим Великой орды, призванной раздвинуть границы Шамора по последнего моря.

— Господин, мы почти на месте, — вдруг из раздумий, в которые он углубился совершенно незаметно для себя, его вырвал голос одного из сопровождающих. — Вон шатер командующего.

Зарат, удивленный, что почти не заметил целый отрезок дороги, встряхнулся. Действительно, примерно в сотне шагов от него посреди заснеженной центральной площади города стоял великолепный шатер, почему-то с символами Ольстерского королевства. «Старик всегда верен себе, — усмехнулся мужчина, разглядывая драгоценную шелковую ткань шатра. — И никогда не любил, когда его окружали крепкие, похожие на тюремные, стены».

— Посланник и Неусыпное Око Великого султана, Верховный кади Шаморского султаната Даданджи Зарат, — торжественно и громко проговорил знаменный из корпуса Вершителей правосудия, стоя перед четверкой высоких, башенноподобных бессмертных, лица которых были спрятаны за полностью непроницаемыми железными личинами монстрообразных зверей.

Те молча расступились и пропустили внутрь шатра кади.

«Боги, — едва не воскликнул Зарат, когда волна смрада от пота, гноя и какой-то вонючей лекарской мази накрыла его полностью. — Какая вонь! — легкие, мгновение назад вдыхавшие чистый морозный воздух, отказывались этим дышать. — Уж не сдох ли он…».

Когда же его глаза привыкли к полумраку шатра, едва освещаемого двумя закопченными масляными лампами, мужчина увидел и источник этой вони. Сгорбленная фигура командующего сидела на своей неизменной кошме, когда белоснежно белой, но сейчас приобретшей грязно-серый цвет. Рядом с Сульдэ на четвереньках сидел лекарь и осторожными движениями втирал какую-то мазь.

— Великий, да продлят боги его годы до скончания веков, приветствует тебя, — начал говорить Зарат, так и не дождавшись от хозяина шатра ни слова. — Он надеется, что его верный слуга силен, глаза его зорки, а руки и дальше готовы разить врагов Великого Шамора.

Конечно же все эти цветастые приветствия и пожелания были пустыми и шаморский султан Махмур ничего такого не говорил, а все это добавили в послание его писцы. Зарат это прекрасно понимал и не сомневался, что это понимает и сам командующий.

— Он получил твои послания и скорбит вместе с тобой о смерти твоего единственного сына и наследника. Не меньшая печаль охватила его и при известии о гибели его верного поданного кади Рейби. Но охвативший его гнев на нечестивых и жестоких убийц, посмевших осуществить это злодеяние, был еще больше его скорби и печали, — мужчина внимательно следил за реакцией неподвижно сидевшего старика. — Великий повелевает обрушить его гнев на убийц его Ока, кади Рейби.

Вдруг Сульдэ зашипел, как рассерженная непрошеным вторжением кобра. И лекарь тут же попытался отпрянуть от своего господина, но сильный пинок командующего все равно нагнал его и отправил в дальнюю часть шатра.

— Собака! — с шипением выдохнул он воздух и поднял склоненную голову. — Зарублю…, — упавший лекарь сразу же свернулся в кучку и заскулил, как побитый пес. — …

Едва тусклый свет от ближайшей лампы осветил лицо командующего, как Зарат с трудом подавил в себе желание вскочить, чем удивил и самого себя. Ему, «отпахавшему» на границе полный срок, было конечно не привыкать к ранам. После жарких «заруб» с отрядами опоенных какой-то гадостью фанатиков единого Бога, вооруженных зазубренными тесаками, он насмотрелся на рваные дыры в телах своих солдат, но тут было нечто совершенно другое… Желтовато — серое лицо старика словно состояло из двух половинок, одна из которых принадлежала человеку и имела совершенно обычные черты, а вторая — демону из преисподней.

Зарату даже на ум не могло прийти, что могло оставить такие следы! Эта демоническая половинка напомнила ему мятую, взопревшую от тяжелой и грязной работы, рубаху, которую кто-то неловко накинул на голову человека. Часть лба Сульде вместе с куском волос съехала вниз, почти полностью скрывая глаз. Еще ниже оказалось щека, оплывшая словно расплавленный воск толстой свечи, а под ней едва угадывался уголок рта.

— Боги…, — все же вырвалось у него, когда Сульдэ ощерился нормальной частью своего лица. — Великий не знает об этом увечье…

Едва он это произнес, как тут же пожалел об этом. Единственный глаз оскалившегося Сульдэ нехорошо сверкнул. Говорить такое, намекая на физическую немощь, точно не следовало… Зарат буквально физически почувствовал, как на шее начала затягиваться удавка.

— Ха-ха, — вдруг голову старика дернулась и из его рта до тяжело дышавшего Зарата, донесся скрип-смех. — Увечье… Зачем Великому знать об этом? — падающие тени делали смеющееся лицо еще более зловещим. — Это, — он махнул рукой в свою сторону. — Не отнимает, а придает мне силы. Ты же служил и должен знать, что некоторые раны лишь усиливают нашу ненависть к врагу… Поэтому забудем об этом и вернемся к посланию Великого, да будут крепки его члены, как ветви столетнего дуба.