Я говорю «осознать», потому что это действительно так. «Осознать» и «знать», чувствуете разницу? Я знаю, что я умру. Счет идет не на годы, а на месяцы. Судя по несложным расчетам, без крошечных серебряных таблеток я проживу еще десять месяцев, двадцать один день, пятнадцать часов, две минуты, и тридцать семь секунд… секундой меньше, секундой больше. Допустим, благодаря периодическому всплеску адреналина, допамина, дофамина и других гормонов в крови, мне удастся увеличить срок своей жизни на месяц, может на два. Таблетки вызывают внутри особое состояние, мощный гормональный всплеск, позволяющий сначала сбросить ежесекундное напряжение в голове, а потом простимулировать работу мозга. Если быть кратким, встроенный отцом чип внутри меня – это инородное тело, и срок его приживаемости составляет около тридцати лет…и если это дурацкое изобретение Руфуса не приживется, я буду долго и мучительно «разваливаться». В лучшем случае – медленно сходить с ума, в худшем – резко вернусь на тот уровень развития, какой имел на момент операции.

Я знаю, что я умру. Теперь и вы это знаете. И вы можете закрыть этот дневник, потому что вряд ли захотите читать историю, изначально зная, что главный герой подохнет на последней странице.

Но я не могу осознать факт своей скорой смерти. Как и любому человеку, мне не чужды первородные инстинкты, вбитые под кожу, прописанные в генах, заложенные в информационное поле, которое помещено в мое тело, что все называют «душой». И во мне, как и в любом из вас, до последнего вдоха будет жить самый важный инстинкт, который каждый человек чувствует еще до рождения, до того, как он выйдет из теплой материнской утробы в грешный и страшный, полный грязи и демонов мир – инстинкт самосохранения.

И поэтому, если вы все еще думаете, что я буду считать дни до своей смерти, вы очень сильно заблуждаетесь. Не скажу, что я буду бороться. Я буду идти к своей цели, выполнять программу спасения, запущенную мозгом. И пока я не знаю способ, как победить свою смерть, и до конца не верю, благодаря вышеупомянутому инстинкту, что умру без таблеток, но, по крайней мере, у меня есть план, который непременно приведет меня к главной цели.

К сожалению, «ключ» к моему выживанию, находится не у меня. Он находится у нее.

Лучше бы я стер ее из памяти. Лучше бы не знал, что для меня еще есть выход и считал бы дни до момента остановки сердца. Это было бы человечно по отношению к ней, но благо, что я скептично отношусь к человеческим страданиям и разбитым женским сердцам. Она переживет небольшую игру, в которую я собираюсь с ней сыграть. В итоге, каждый из нас получит то, что хочет: она – свободу, а я – жизнь.

Неприятен лишь тот факт, что я пока не знаю правил игры, потому что установил их не я, а мой покойный отец, за полчаса до смерти вышедший из комы. Врачи сказали, что он был не в себе, его пульс зашкаливал, и все, что он едва слышно произнес, разобрали с трудом:

«Найди Энигму. Позаботься о ней. Защити ее. Она – особенная. Она – ключ к тому, что тебе нужно.»

А потом Руфус просто шептал мое и ее настоящее имя. Макколэй и Кэндис. Кэндис и Макколэй. До тех пор, пока его сердце не остановилось.

Если бы это все не записали на видео, я бы не поверил.

Как это понимать? Предсмертный бред сумасшедшего или больное желание защитить свою ненаглядную лжедочку? Потому что я пока понятия не имею, как эта девчонка может быть мне полезна. Девчонка, которую мой отец воспитал, как родную дочь, в то время как ко мне относился, как к лабораторной крысе.

Я знаю, вам пока непросто понять, чем таким я «болен», учитывая то, что к середине двадцать первого века, лекарства от всех болезней современности стали доступны всем участникам Элиты. Изготовление вакцины – это всегда вопрос времени и денег. Все в нашем мире вопрос времени и денег.

И если сейчас, хоть от одного из вас, я бы услышал такие слова, как «любовь», «дружба», «привязанность», «уважение», «поддержка», я бы рассмеялся вам в лицо.

Родная мать меня бросила. Женщина, которая долгое время не могла родить, и наконец родила ребенка, оставила меня. Еще есть вопросы? Она бросила меня.

Потому что я был другим.

Неправильным. Уродливым. Мешающим. Я был таким сыном, которого нельзя привести в Элитное общество и с широкой, гордой улыбкой произнести «наш умный мальчик». Для нее я был тем сыном, которого она запирала в комнате с няней, которая естественно меня боялась, пока она пила чай в приемном зале нашего семейного особняка с дюжиной фальшивых подружек. И даже тогда, когда благодаря эксперименту отца, пресловутой операции на мозг, я начал меняться, и в перспективе мог бы стать «сыном ее мечты» она не подарила мне ни одной нежной улыбки, ни одного ласкового слова. В те дни, мой внутренний циник еще крепко спал, и честно говоря, я хотел не так уж многого: чтобы мной гордились.

Я до сих пор помню леденящий душу взгляд матери, перед тем, как она ушла. Исчезла. Испарилась. Черт, да ее и вовсе не было. Может это просто одна из иллюзий, встроенная в мозг моим отцом, и я не исключаю такого варианта.

О какой любви может идти речь? Сейчас я на пальцах объясню вам свое отношение к этому бесконечно воспеваемому до середины двадцать первого века, чувству.

Любовь – это взаимовыгодное существование индивидуумов, вот и все. Потребление, поедание ресурсов друг друга. Никто не будет любить вас, просто так, за то, что вы есть. Но женщина будет «любить» мужчину за то, что он возьмет за нее ответственность, будет ее кормильцем, «личным Сантой», да кем угодно, лишь бы соответствовал требованиям пяти ее инстинктов.