«Ну, да ладно, нет лавочек — так нет, люди здесь работают умные, им виднее, пойду пока в столовую, перекушу с дороги, там, глядишь, и выпью», воодушевился писатель, подходит к столовой, а там на воротах в строгом костюме и при галстуке мордоворот стоит. Хотел писатель его обойти, а тот его не пускает.

— В чем дело? — возмутился писатель. — Мне с дороги перекусить надо, может, еще и винца выпью.

— Нельзя, — отвечает мордоворот.

Заволновался писатель, достает свой писательский билет, тычет им в бугая.

— Это же наша столовая, литинститутская!

А тот лыбится в тридцать два зуба.

— Была — ваша, стала — наша.

Мотает писатель головой, ничего понять не может. А мордовороту этот спектакль очень даже по душе, давно он таких тупых не видел.

— Наша контора купила вашу контору, ясно, дядя? Не понял? Объясняю для дураков: продан ваш Литинститут на корню, продан! Купили мы его с потрохами. Так что, как говорится: кто не успел, тот опоздал.

— Как же так? — искренне удивляется писатель. — Он же не продается!

— Все продается в этом мире, дядя, и все, соответственно, покупается, — посмеивается бугай.

Сгорбился писатель, опустил обратно в карман писательский билет, не пригодился он ему.

А мордоворот посмотрел на его грустную фигуру и заговорил с ним с высоты своей колокольни почти с жалостью, с какой увечных жалеют:

— Да ты особенно-то не переживай, все равно здесь не на твой вкус готовят. Лангусты, омары, трепанги и прочая дрянь, слыхал?

— Не слыхал, — отвечает вконец удрученный писатель.

— То-то и оно, отживший ты человек, иди, без штанов останешься. А уж если желаешь без штанов остаться, — тут мордоворот хитро подмигнул, — тогда попозже приходи, — и на стену рядом с собой тычет. А на стене плакат висит, на плакате две обнаженные красотки глазки строят и написано: «Стриптиз-бар. Всю ночь напролет».

«Это на месте литинститутской столовой-то стриптиз-бар?! Вот те раз! Дела-а-а», — никак этого писатель уразуметь не может. Сгорбился он еще больше и прочь пошел… Обратно к памятнику Герцена подходит, спрашивает вполголоса:

— Что ж такое творится-то, Александр Иваныч? Продали то, что ни под каким видом не продается! Как же это ты, брат, не досмотрел?

Молчит Александр Иваныч, нет у него слов. Понял писатель, что делать ему здесь больше нечего, но уж сильно захотелось внутрь самого института заглянуть, как-никак он по этим ступеням пять лет хаживал.

Сунулся он внутрь, не успел на второй этаж подняться — шум, свист, грохот на него налетел! Шарахнулся он в сторону, вжался в стену… А это парни и девки, с кожаными рюкзаками за плечами, на роликовых коньках по коридорам раскатывают, друг за другом гоняются, развлекаются, студенты, будущие писатели, вроде не пьяные. Вот те на! Много здесь всякого было видано, а такого ни разу. Окончательно сбитый с толку, схватился писатель за голову, скатился вниз, пока не зашибли.

И такая вдруг тоска его за горло взяла, что зашел он в кабинку туалета, заперся там и крадучись, как тать какой, выпил с горя бутылку вина из горлышка, чтоб сердце не лопнуло и — вон отсюда! Выскочил из Литинститута и прямиком в аэропорт махнул, чтобы на вечерний рейс не опоздать, домой, в Иркутск от греха подальше.

Один мужик с детства любил читать. Запоем. Другие, его сверстники, например, прочитают книжку, ну и ладно, забросят ее к шутам и идут детскими забавами забавляться: кому окна бить или просто груши сколачивать. А он нет, читает без просыпу, хлебом с медом его не корми, дай только почитать. Уж и мать его урезонивает:

— Шел бы ты, Федя, на улицу, хоть бы девок пощупал, протухнешь так!

А он в ответ только усмехается: успеется.

Когда перечитал гору книг, подумал: «А на что мне, спрашивается, вилами ковырять, когда вырасту, или на токарном станке стружку гнать, стану-ка я писателем, и не просто писателем, а знаменитым, может меня еще и на Нобелевскую премию двинут!» Как решил, так и сделал, стал день и ночь писать, как написал порядочный ворох, по редакциям побежал… «Ну, думает, — стану сейчас знаменитым писателем, сразу все девки мои будут, я свое не упущу, а там глядишь, и до премии недалеко!»

А редакции дают ему от ворот поворот, пишут в рецензиях, что вроде кой-какие способности у него есть, только образования маловато, так что пока у него одна графомания, чушь выходит.

Посокрушался мужик, да делать нечего, не получается сразу из него матерый писатель, учиться надо. Стал в Литературный институт поступать, где на знаменитых писателей учат. Год поступает, второй… Никак его брать не хотят, пишут, что пока ему рановато учиться, черт знает на что его творчество похоже, а графоманов у них в институте своих навалом, хватит.