— О… Очень болит, — ответил муж, продолжая корчиться, — живот…

— Прости, пожалуйста! Я не хотела тебе сделать больно! Очень болит, да?

— Ага… от смеха, — тут муж с диким хохотом сполз ко мне в воду, снова прижав меня ко дну. Ну, хоть голова над поверхностью осталась, а не под.

Я не смогла удержаться, смотря, как он хохочет и тоже присоединилась. Сейчас на эту истерику сбежится вся прислуга, а мы… в таком виде!

Когда я смогла более-менее четко связать хоть два слова, решилась уточнить нанесенный ущерб. А то вдруг что-то непоправимое?

— Я сильно тебе попала?

— Да нет, еле задела по плечу.

— А тогда почему ты на меня в воду свалился?

— Потому что поскользнулся на разлитой воде, — улыбнулся муж, деля со мной ванну.

— Я уж испугалась, что прибила тебя ненароком.

— Меня? Что бы меня убить, одних брыканий маловато будет, — и снова рассмеялся.

Я же улыбнулась. Вот никогда даже представить себе не могла, что он может быть таким теплым и уютным. Он всегда был холоден и расчетлив. Что же изменилось?

Поймав на себе мой изучающий взгляд, он улыбнулся.

— Знаешь, когда ты рядом, я словно заново живу и мне не тридцать лет, а лет восемнадцать! — он коснулся моей щеки, продолжая улыбаться сводящей с ума улыбкой.

— А мне тогда сколько? Ой, в десять лет мне нечего делать в одной ванне со взрослым дядькой, да еще в таком виде! Папенька не одобрит! — притворно ужаснулась я.

Но вместо того, что бы засмеяться, его взгляд стал медленно опускаться. А вода-то прозрачная…

Когда его взгляд коснулся груди, он выдал совершенно неожиданную фразу:

— Да, в таком одетом виде, дядьке здесь делать нечего…

Но вылезти я ему не дала:

— Дяденька, а вы сами разденетесь или вам помочь? — невинно похлопала глазками.

И не дожидаясь ответа, осторожненько принялась за верхнюю пуговку. Муж замер. Да что там говорить! Я и сама испугалась своей смелости. Но он вроде не сопротивляется, так что я, справившись с первой пуговкой, что было вовсе нелегко на прилипшей мокрой рубашке, принялась за вторую.

Вторая пошла легче, а третья совсем замечательно. Видно опыта набираюсь с каждой пуговкой. Пока я занималась освобождением мужа от оков одежды, он занимался изучением моих изгибов, доводя меня до мурашек.

— Ты удивительная, — между поцелуями в шею выдохнул супруг. — Как я раньше был глуп!

— А почему ты так холодно ко мне относился? — спросила я и прикусила мочку его уха.

Сначала раздался протяжный стон, и я оказалась в крепких мужских объятьях и награждена горячим страстным поцелуем. И только когда мне перестало хватать воздуха, он меня отпустил, и нежно посмотрев глаза, произнес:

— Потому что я полный идиот! Я был уверен, что твои родители заставили тебя выйти за меня замуж и что ты ко мне не испытываешь ничего, кроме отвращения. А я слишком горд, что бы не получить желаемое! Я хотел тебя — я получил! И только когда ты стала моей, я задумался, что это значит для тебя. А ты меня боялась и сторонилась! А о какой любви может идти речь, когда тебя боятся?

— Так нечего было меня пугать! — стукнула кулачком по его плечу! — Вот зачем ты это делал?

— Прости, виноват. Но когда ты рядом, я теряю над собой контроль! Я становлюсь не властен над своими желаниями! Я готов перевернуть весь мир, а ты смотришь на меня своими испуганными глазами и я чувствую себя последним мерзавцем и не достойным твоей любви.

— Дурак ты, а не некромант! Я уверенна, родители бы не отдали меня в плохие руки.

Улыбнувшись, я легонько коснулась его губ, чуть прикусив и отстранилась. Ну, попыталась, потому что меня снова окружили волной страсти и желания. Штаны покинули пределы ванны, за ними последовали остатки одежды мужа. И пока я занималась раздеванием супруга, он целовал и ласкал все доступные места, что к его оголению меня только торопило.

И эта ночь была окрашена новыми, ранее неведомыми мне красками. Яркими и страстными, горячими и нежными, строгими и ласковыми. Каждое прикосновение наполнено любовью, пониманием и терпением. Каждый поцелуй, словно первый в жизни… и последний, наполнен жизнью и влечением.

С каждым утром мне все тяжелее и тяжелее просыпаться. Но просыпаться надо. Я еле успела позавтракать, как меня утянули на примерку. Потом меня драили, натирали, снова драили. Создалась такое ощущение, что с меня пытаются содрать кожу и заменить на новую, надеюсь, не змеиную.

Орлайна тоже утянули на примерку. И на людях он вел себя совсем по-другому, чем наедине. Становился снова холодным и недоступным. За завтраком даже не улыбнулся мне. Странный он, честное слово! Ночью я была уверенна, что что-то для него значу, но вот утром меня уже терзали сомнения. И как мне с ним быть? Какой он настоящий, а где скрывается под маской?

Когда же пришло время одеваться к балу, в комнату вошел Орлайн. Он был сер лицом и очень мрачен.

— Вилайн?! — испугалась я за сына. — С ним что-то случилось?