Подошла к компьютеру и тронула мышку. Экран послушно высветил последнюю незакрытую страницу:

«Для съемок фильма под рабочим названием «Тропа великанов» нужны крупные мужчины и женщины (рост от 190 см) с рыжим цветом волос! Блондинов, брюнетов и шатенов просим не беспокоиться! Цвет глаз – зеленый/голубой!»

Зоя закрыла страницу, удалила с рабочего стола обои с изображением моря и базальтовых колонн и выкинула в помойку упаковку зеленых контактных линз.

Мила Андреевна жила этажом выше. Она была последней женой заслуженного поэта страны. Почетное звание. Тяжелое бремя. Поэта я не застала, но видела его многочисленные портреты в квартире, слишком просторной для одинокой дамы.

Я обожала соседку. За свободомыслие, за революционные взгляды на искусство, и литературу, и жизнь вообще… просто за все.

Нас сблизили пороки. Мы вместе курили. Она научила меня крутить самокрутки, утверждая, что чистый табак не приносит никакого вреда. Вместе мы пили коньяк, сплетничали и делились любовными приключениями. Помню, у Милы Андреевны случился роман с бездомным художником, гением и несчастным человеком. Он отказывался оставить свою коробку под мостом, воссоединиться и переехать в ее хоромы. Пришлось расстаться. Она очень переживала и уехала в Америку. Потом в Тибет, Сингапур, Японию, Корею, Индию и Новую Зеландию, Мексику… даже не помню, куда еще. Только в Великобритании не была, визу не дали.

В канун своего восьмидесятилетия она окончательно вернулась и начала писать книгу. Я зашла к ней по-соседски, поздно вечером, с коньяком и самокрутками.

Дверь в квартиру, как всегда, была открыта. Посреди бумаг и фотографий, в прекрасном настроении, восседала Мила Андреевна.

Мемуары?

Не совсем…

Про жизнь с поэтом?

Ни в коем случае, дорогая моя! Я полжизни была «жена поэта», потом «вдова поэта». Бывает, меня называют «милочка», но я прямо слышу строчную букву в снисходительном тоне. Никаких воспоминаний про гениев! Напишу про путешествия и приключения. Про тех, кто был знаком со мной, а не женой-вдовой поэта. Про тебя напишу.

Про меня неинтересно…

Будет очень интересно. Слушай, сделай одолжение, давай сыграем в футбол на площади у посольства Великобритании?

Уже ночь…

Поздний вечер, собирайся. У меня есть мяч.

Можно было отказаться, но если честно, запустить мяч в ворота этого особняка было моим тайным желанием много лет. Большие чугунные ворота с причудливым растительным орнаментом, который извивается и получается такое дупло, в которое хочется заглянуть.

…Мила Андреевна сделала пас, охрана при входе в посольство выпрямилась. Но волноваться нечего – старушка и взрослая женщина робко пинают по футбольному мячу в центре города. Через пару минут появился полицейский и свистнул в свисток. С этого момента невинная шалость превратилась в настоящее футбольное сражение. Полицейский свистел, сначала робко, потом все сильнее, потом предпринял попытку отнять у нас мяч. Безуспешно. Мила Андреевна и я были одной командой, сражались мы самоотверженно. На нашей стороне были численное преимущество и азарт. На стороне полицейского – хорошая физическая подготовка. Он завладел мячом, потом, видимо, поддался инстинкту, ловко и сильно пнул по нему и попал. Попал! Точно в ворота. Чугунные прутья издали глухой, почти колокольный звон. Мы замерли, охранники переглянулись, они все еще решали, присоединиться или наблюдать. В следующий миг сработала сигнализация. Мила Андреевна закричала «Гол!» и начала прыгать…

Меня увезли в участок. Суд, штраф и пятнадцать суток. Милу Андреевну в больницу. «Вдову поэта» нельзя в участок.

Она ушла через год, успела написать воспоминания о приключениях и хороших людях. Но футбольной истории в книге нет, пришлось изъять по просьбе моего мужа. Он считает, пусть лучше этот гол останется в тайне, тем более забил его полицейский. Жаль, что не я.

Костя Чуханцев не пришел на свою свадьбу.

«Не ждите. Уехал. Не могу. Извинись за меня», – написал он в эсэмэске, которую получила Елена Викторовна Чуханцева, женщина стройная, независимая и стойкая, как металлоконструкция. Его мать несколько раз прочитала текст, сжав тонкие накрашенные губы, незаметно вытерла вспотевшие ладони о длинное синее платье и тряхнула головой, будто поправляя пышную укладку.

– Ну? Дозвонились ему? – Николай Степанович, с черными усами фигурной скобкой, медленно и по-военному дисциплинированно бродил вдоль стен Красногорского ЗАГСа и задавал один и тот же вопрос каждый раз, когда приближался к своим.

– Нет, пап, – невеста Катя сидела на железной ограде спиной к усыпанному лепестками роз крыльцу ЗАГСа. Она звонила Косте тридцать раз. На тридцать первом оператор сообщил, что абонент недоступен, и Катя флегматично закурила, стараясь не испортить пеплом белое атласное платье.

– Узнала, узнала! Катюша, все узнала! – выбежала из ЗАГСа запыхавшаяся Светлана Петровна, мать невесты, в узком и дорогом коротком платье. – Фуф, господи. Узнала. Распишут! Распишут после всех, вечером. Так что ждем, ждем спокойно.

– Кать, ты не переживай, – успокаивала невесту свидетельница Вика. – Ну ты же знаешь, как бывает. Напились вчера, проспал, торопился, телефон забыл… Или в пробке стоит! – Больше Вика не могла ничего придумать и принялась открывать бутылку вина.

Отец ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Чтобы успокоиться, считал: среднее количество поженившихся пар в час, среднее количество гостей на единицу свадебной пары, среднюю скорость прохождения от одного угла дома до другого.