Я был не в силах сдерживаться и горько рассмеялся, слушая это. То был поистине смех Хаоса, холодный, безрадостный. Я знал, что наши руны погибли, как только нас накрыла тень Сурта, повелителя Хаоса, и все же мне было страшно даже подумать, что боги Асгарда, некогда правившие миром с такой отвагой и беспечностью, могут быть низведены до уровня маленьких писклявых игрушек…

– Да, я тебя понимаю. Это и впрямь смешно, – грустно промолвил Один. – Рагнарёк принес нам не просто сокрушительное поражение; силам Хаоса удалось буквально разнести нас на мелкие кусочки, а потом разбросать эти кусочки по всем известным мирам. И мы полностью утратили наше некогда столь значительное могущество. Хотя, возможно, у нас еще есть какой-то шанс вновь его обрести. И, может быть, где-то в другом месте нам удастся все начать сызнова.

– Отчего ты так в этом уверен? – спросил я.

– Так было предсказано Оракулом.

– Ах, Оракулом! Ты что, так ничему и не научился?

Один криво усмехнулся.

– Оракулы никогда не лгут. Оракул вполне способен сказать правду неким извращенным образом или даже со злым умыслом, но то, о чем он говорит, в любом случае остается правдой. Новый Асгард будет создан! – И Один процитировал одну из заключительных строф Пророчества, которое так дорого нам стоило, за которое мы заплатили распадом нашего братства, нашим высоким положением богов, нашими жизнями:

– Так ты имеешь в виду игру «Asgard!»? – ядовитым тоном спросил я. – Значит, она и является твоей золотой шахматной доской? И с ее помощью ты хочешь возродить к жизни наших богов? Да ведь в этом мире люди играют в богов, как в шахматы!

Один покачал головой.

– Признаюсь, я и сам сперва так думал. Но, как известно, все, что увидишь во сне, можно воплотить и в реальной жизни. Пророчеством нам обещаны новые руны, новые боги, новые начала. И я намерен непременно найти эти новые руны, используя любые возможности, какие только этот мир способен мне предоставить.

– Но зачем? – спросил я. – Ведь мы и так живы, мы существуем во плоти!

Один внимательно на меня посмотрел; взгляд его был исполнен терпения.

– Тебе, возможно, такая жизнь нравится, – медленно промолвил он, – но мне она отчего-то не кажется привлекательной. Она дает всего лишь возможность прожить несколько лет в чьем-то чужом теле, которое к тому же более или менее постоянно страдает от боли.

Что ж, я, пожалуй, мог его понять. Тело, в котором сейчас обитал Один, вряд ли было самым комфортабельным из его разнообразных обличий. В воспоминаниях Попрыгуньи я отыскал множество изображений Эвана в детстве, но и ребенком он редко выглядел вполне здоровым – то один глаз у него был закрыт повязкой, то он в очередной раз был прикован к инвалидному креслу, то ходил с какой-то металлической конструкцией на ноге. Фразы типа синдром хронической усталости, или нервное расстройство, или повышенная подвижность суставов грозно кружили над картинами его детства и отрочества, хотя, как мне показалось, даже сама Попрыгунья не очень хорошо понимала смысл этих медицинских терминов. Зато в ее душе отчетливо чувствовалась непреходящая болезненная смесь вины, любви и приглушенной, но незатихающей тревоги за Эвана – казалось, она считала себя в некотором роде за него ответственной.

«Черт побери! Ты когда-нибудь прекратишь рыться в моей памяти?»

– Извини. Виноват.

«Запомни: я вовсе не чувствую себя за него ответственной. Просто он – мой друг. Мы с ним давным-давно вместе, с самого детства».

– А как насчет Стеллы?

Попрыгунья фыркнула: «У Стеллы друзей нет. У Стеллы есть только поклонники».

Что ж, в этом она очень похожа на Фрейю, подумал я и вновь обратился к Эвану, точнее к его «жильцу»:

– Но если в этом мире не существует ни одной действующей руны, то откуда она взялась у Стеллы?

– Отличный вопрос, – кивнул Один. – Для этого могла быть только одна-единственная возможность: Фрейе удалось как-то пережить Рагнарёк и сохранить свою руну неповрежденной.

– Одна-единственная возможность? – изумился я. – Но разве не сама Фрейя тебе об этом рассказала?

– Фрейя всегда была… ну, скажем, немного капризной. Вот почему мне так до сих пор и не удалось вытянуть из нее всю эту историю. Честно говоря, мне вообще никакой истории толком из нее вытянуть не удалось.

И это тоже было очень похоже на Фрейю, непостоянную, кокетливую, мелочную и невероятно тщеславную. У нее с Одином была одна история [35] , от которой Один так никогда и не оправился. Учитывая их сложные отношения, я пришел к выводу, что наш Генерал снова дал слабину. Ну а Фрейя никогда не упускала случая попользоваться собственной властью, и уступчивость Одина, вполне возможно, заставила нашу красотку проявить самые гнусные свои свойства.

– Но как же ей удалось выжить? – спросил я.