Он входит в спальню и прыгает… Нет, не так. Пол тактичен. С начала, он умывается, снимает рабочую одежду.

И только потом, стыдливо входит в спальню. Ощущая важность свой миссии и ответственности решения. Молли ждет его. Она подготовилась. Прочитала пару страниц книги бытия, разогрела створки своей «ракушки» Розовым Чудом.

Пол погружается в расставленные ноги. Озирается, как будто проверяя, все ли в порядке. Наверное, так же деловито он осматривает упряжь или загородки от грызунов.

Все крепко? Все на славу!?

Да. Крепко-крепко… на славу, на славу. Да-да… добавляет усилий, кровать «трахаемся тремя поколениями» скрипит громче, натужней.

От этого, Пол немного смущается, замедляется. Дышит не так громко. Иногда еле слышны всхлипы той, что почти полностью укрыта складками одеяла, а видны только острые коленки худых ног.

Какой была Молли!? Судя по почерку, это была хрупкая девушка, с какой-то затаенной грустью. Что-то не давало ей спокойно жить, с самого детства. С Полом ей конечно, повезло. Хозяйственный, обстоятельный, добрый. Его жена – часть его. Хоть он и не совсем ее понимает. Но, всегда готов ее поддержать. Он готов забираться в расставленные ноги каждый вечер, точно по расписанию. Тридцать, пятьдесят лет… столько, сколько потребуется «в горе и в радости». Так же, как он готов проверять загородки от зайцев и сусликов, вокруг вишневых стволов, убирать кукурузу, наполнять бочку дождевой водой и поливать поле во время засухи.

Так делал его отец, дед… все поколения «Полов» так делали. Возможно, их даже всех, по мужской линии, звали «Пол».

Единственное, что отличает именно этого Пола… он искренне не понимает, почему его вечерняя деятельность не дает плодов. Саженец не приживается. Саженца вообще нет. Початок не вызревает. Кукурузный побег остается пустым, он не тяжелеет к осени, не одаривает их сочной медовой кукурузой ко дню урожая.

Нет! Ничего нет!

Это заботит Пола. Он, наученный фермерской жизнью, своей и прежних поколений, пытается решить это по-фермерски. Добавляет «прикорм». Возможно, даже пытается научиться новым видам возделывания «почвы».

Но, опять ничего не получается. Он злится. Ревет, как медведь. Молотит по подушкам, бросает покрывало. Трахается так, что ножки добротной кровати вот-вот подломятся.

Трахается, трахается, трахается…

Вокруг кровати валяется одежда. Клетчатая рубашка, джинсовый комбинезон с соломинками, ботинки с коркой навоза… а он все трахается, трахается и трахается. Не взирая на то, что Молли сложно дышать, ей больно, большой вес бьется и бьется в ее развернутые бедра, и нет никакой речи про удовольствие. Но, Пол не может это заметить. Он фермер. Он должен собрать хоть когда-нибудь урожай.

Поэтому, он трахается, и трахается, и трахается!

На тихой ферме, после заката, сразу же после проверки загородок… каждый вечер слышен стон-скрип кровати. Громкое, почти злое «ух-ух-ух».

В этом месте, Рут обычно сама кончает. Пол, кровать, джинсовый комбинезон пропадают. Откладывает Розовое Чудо, пахнущее металлом, рыбой и, немного, вишней. Переворачивает страницу дневника. Часто, попадая на одну и ту же запись.

Дневник!

(Уже без всякого «милый» и «дорогой»)

Мы все перепробовали. Пока ничего не получилось. Мне кажется, хотя так говорить нельзя, последнее время Пол не старается. Он делает это по привычке.

Я не ругаю его. Просто чувствую там какое-то неправильное напряжение.

Так не должно быть. И… о, Господи…

Следующие записи Рут не читает. Она и так знает продолжение. Она слышала это много раз. От разных людей, кто приходил в «Гамаки Энди» и уходил, так и не соорудив большой фак на берегу, даже не сделав кучу на кромке береговой линии.

Во всех этих рассказах наступал момент «О, Господи…», не важно, в каких словах и выражениях

И, да! О, Господи…

Рут знала, что будет дальше. У нее был свой «О, Господи!».

Она смотрит на почерк, изучает его. В поздних записях, ручка продавливает бумагу. Линии и завитушки букв становятся резкими. Точки почти насквозь пробиваются поверхность.

***

Иногда, она начинает читать сразу после слипшейся части. В некоторых записях «второй половины», почерк опять становится мягким, но без всяких «дорогой» и «милый».

Эта кожаная тетрадка – боль Молли. Сложно обращаться к боли «дорогой», тем более, «милый». Особенно, когда потерял всякую надежду.

Ты поняла, что ты одна в этом мире, наедине со своей проблемой? Да? – от таких мыслей, Рут самой становится грустно. Даже Розовое Чудо не помогает, не просится в руку.

В такие моменты – хуже всего наткнуться на записи:

Надежд почти не осталось. Прошло больше полутора лет, как мы с Полом приняли это ответственное решение.