Тесное общение с представителями криминального мира является также источником многочисленных коррупционных соблазнов. И потому «на вшивость» оперуполномоченного проверяются гораздо чаще тех же следователей. За операми неустанно наблюдают представители службы собственной безопасности. Как не печально, но презумпция невиновности (случись чего) – это не для оперов. Мы виновны по умолчанию. Начальству так спокойнее. Ведь попавшего в непонятную ситуацию оперативного сотрудника, очень легко уволить, дабы не отвечать за «некачественное воспитание личного состава».

После беготни по грязным подворотням опер обязан ещё и заниматься бесконечными и бессмысленными бумагами, количество которых превышает бумагооборот средней канцелярии, как минимум вдвое. Причём, всё успеть, всё оформить и заполнить – просто нереально. Поэтому у каждого настоящего опера, как правило, имеется хотя бы одно неснятое дисциплинарное взыскание.

А впрочем, все эти минусы с лихвой компенсируются интересной и вовсе нескучной работой, кое-какой романтикой, чувством авантюры и приключения. Пожалуй, именно поэтому я и отслужил в оперативном отделе более двадцати лет. Точнее, не отслужил, а прожил в нём лучшие годы своей жизни.

На место убийства я прибыл со своим помощником Димкой Кулешовым, которому в самое ближайшее время я и должен буду передать все свои дела, полномочия и ключи от сейфа.

Димке двадцать семь лет. Имеется у него и кое-какой оперской опыт. Как-никак, а уж третий год в отделе. Серьёзен, рассудителен, дотошен, при этом вовсе ненавязчив. Короче, этот парень мне по душе. Именно поэтому я с лёгкостью покину своей нынешнее служебное место, передам ему все свои связи и оперативные контакты, заранее зная, что будет обеспечена надёжная преемственность.

Микрорайон, в который мы нынче прибыли располагался на самом отшибе городской черты. Дальше него лишь чистое поле, какие-то дачные участки и военные полигоны. Весь микрорайон состоит из десяти многоэтажек, относящихся к категории новостроек, без какой-либо необходимой инфраструктуры. В подобные жилые конгломераты обычно расселяют переселенцев из ветхого жилья, каких-то малоимущих, многодетные семьи, предоставляют жильё социального найма. Как правило, вышеозначенный, весьма специфичный контингент (то есть, бывшие жители бараков и всевозможных трущоб), переносит на новое место жительства свой прежний жизненный уклад. Потому, очень скоро подобные микрорайоны превращаются в наркоманские и алкогольные гетто. И ничего ты уж тут не поделаешь – такова статистика и информация суточных оперативных сводок. Об этом же говорит и мой личный служебный опыт.

Дом под номером тринадцать, во дворе которого остановилась наша машина, выглядел сравнительно новым. От силы лет пять, со дня сдачи его в эксплуатацию. Современная двухподъездная девятиэтажка. Дворик чистый, ухоженный. Правда, бросалась в глаза и некоторая запущенность. Как будто трава, что ли, не кошена. Точнее бурьян, поднявшийся едва ли, не по пояс, и ещё пара-тройка бросающихся в глаза недостатков, несколько портящих целостность благопристойной картины.

Я сразу обратил своё внимание на наличие видеокамер по всему периметру дома. Данное обстоятельство практически всегда значительно упрощало раскрытие преступления.

У одного из спусков в подвальное помещение толпились люди. Любопытных человек двадцать. Обычные жильцы, кто-то в домашних халатах и домашних же тапочках, что-то обсуждают, чего-то ожидают, наверняка ищут темы для дальнейших пересудов и обсуждений.

– Здравия желаю!.. – руку мне протянул кто-то из офицеров дежурного наряда. –…Товарищ майор, прошу проследовать со мной.

– Не майор, а подполковник, – мне пришлось огрызнуться с некоторым для себя удовольствием.

Проходим сквозь расступившуюся людскую толпу, спускаемся в подвал и тотчас погружаемся в полумрак подсобных нежилых помещений. Потолок подвала достаточно высок, потому и пройти по нему можно в полный рост. Это вам не советские пятиэтажки, где проползти удаётся, если не в полуприсяде, то, уж точно, изогнувшись в три погибели.

Хоть и было данное техническое подполье сухим, тем не менее, здесь стоял устойчивый запах сырости. А ещё здесь было прохладно.

«Да-да, именно это и было мне нынче необходимо. Прохлада и лёгкий освежающий ветерок, просачивающиеся через настежь открытые подвальные окна и двери, дабы моё, истерзанное абстинентным синдромом тело, погрузилось, хоть в какой-то относительный комфорт.

Ещё метров двадцать по подвальному полумраку, мимо людей в полицейской форме, в официальных костюмах и обычных спецовках. И вот мы уже стоим перед телом мужчины, лежащим на грязном земляном полу в несколько неестественной позе. Одежда на трупе выглядит чрезвычайно растрепанной, если не сказать рванной, будто бы за ним гналась стая бродячих собак. На груди багровое пятно от запёкшейся крови. Мужчине около сорока – сорока пяти.

– Почему так темно? – поинтересовался я, оглядывая потолок подвала.

– Все лампочки перебиты, – ответил мне кто-то.

– Ну, и что мы имеем?

– Смерть наступила примерно между двумя часами ночи и четырьмя часами утра… – к своему обычному комментарию, приступил криминалист Никита Толстов. – …Проникающее ножевое ранение в область сердца. Орудия убийства… То есть, ножа, либо иного острого предмета, на месте преступления не обнаружено. Очевидно, преступник предпочёл оставить его при себе. На теле обнаружены многочисленные синяки и травмы.