– Что происходит? Где я? – сильнее дергаю руки, пытаюсь освободиться.

Что происходит, почему я здесь? Окидываю взглядом помещение. Больница, это точно больница.

– А ты у нас, получается, ничего не помнишь? Амнезия? – ехидничает мужчина.

На вид ему лет шестьдесят. Ссохшийся, как сморчок, и не скажешь, что он обладатель столь грубого голоса. Последнее, что помню – у меня началось кровотечение. А дальше пустота, провал, а потом слова этого мужчины.

– Прекратите со мной разговаривать в таком тоне и отвяжите меня, – начинаю закипать.

– Как только сделаем нужную процедуру, тут же развяжем, – опять ехидные нотки в голосе.

Что он имел в виду под искусственными родами?

– Не смейте ничего мне вводить! Я ничего не подписывала и ни на что не давала разрешения! – мой голос такой уверенный, что не узнаю сама себя.

– Женщина, – вклинивается в мои мысли женский голос, – у вас на шестом месяце замер плод.

«Замер плод», – я проговариваю про себя эти слова и не могу их осознать, не могу поверить.

– Вы что-то путаете, я выписалась из больницы два дня назад, у меня все хорошо.

– Женщина, – на меня смотрит тетенька в белом потрепанном халате, с ярко накрашенными розовой помадой губами, – какая разница, что было два дня назад? Я вам говорю, что у вас произошло на данный момент. Сейчас потерпим чуточку, я введу лекарство, а потом уже можно и вставать. Леонард Сергеевич, сходите к родителям и сообщите, что их дочь пришла в себя.

***

– Дарья, дыши глубже, – командует медсестра.

– Я стараюсь.

Мое тело стонет от боли. Я читала и знаю, что такое схватки, но и предположить не могла, что это настолько больно.

– Ааааа! – рвется крик из груди.

– Скоро родишь уже, Орлова.

Не слова, а стальное лезвие по сердцу. Хочется в этот момент исчезнуть, отключиться, получить черепно-мозговую травму и проснуться с амнезией. Только бы не знать, что рожаю мертвого сыночка.

– Нужно больше ходить, тогда и роды быстрее начнутся.

Медсестра словно специально подливала масла в огонь. Хотелось подойти в этот момент и треснуть ей по голове толстым журналом, что лежал на ресепшене.

Дыши, Даша, дыши.

И я продолжаю дышать. Хотя для чего – не знаю. Сейчас во мне, скорее всего, говорят инстинкты самосохранения, так как я в здравом уме и при памяти. Вспомнилось, как четыре часа назад, когда мне, наконец, развязали руки, медсестра с ярко-розовыми губами сказала, что я грозилась убить не только себя, но тех, кто подойдет ко мне близко, прижимая к шее острые зубчики вилки. Откуда она оказалась у меня, не могу даже представить. Пришлось применять ко мне кардинальные меры, а какие – она не сказала.

Кровотечение остановили с помощью уколов, а для обуздания агрессивной меня ввели лошадиную дозу успокоительного – теперь ведь для этого нет никаких противопоказаний.

– Ааааа! – снова вырывается из горла, когда меня скручивает пополам очередная схватка.

– Орлова, считай секунды, – медсестра выглянула из-за стойки, – хотя давай в родовую.

Несмотря на полноту, медсестра с ловкостью пантеры вытекла из-за стола и, подталкивая меня по длинному коридору вперед, шла следом.

– Катерина, выйди, протри полы, – заглянула она в сестринскую, а я в этот момент посмотрела на пол. Под ногами мокро. Коричневая лужа растекалась и с каждой секундой все больше и больше.

– Да что же ты такая невезучая, Орлова? – сетовала женщина, идя за мной.

– Все в руках божьих, – безэмоциональный голос царапнул мой слух, и только спустя секунду поняла, что это сказала я.

– Ты права, деточка, значит Господь так решил. Может, и не надо тебе пока ребеночка рожать. Может, это и к лучшему.

К лучшему?! Это слово, будто вязкий сироп, обволокло мое сознание, и я даже поверила в то, что это на самом деле правда, что все делается к лучшему. Шаркая мокрыми подошвами тапочек по полу, мы наконец-то дошли куда надо. То ли у меня схватки прекратились, то ли я смирилась с тем, что больше не беременна – не поймешь, но когда я зашла в родильную палату, из меня что-то выскочило и плюхнулось под ноги на пол.

Опустила глаза. И зашлась в немом крике. А потом меня изнутри разорвала боль. И накрыло темнотой. Не вижу ничего, но это не так уже и важно. Важно лишь то, что я держу на руках тельце сыночка Валерочки, трогаю его личико. Кожица у него такая мягкая и гладкая, что сравниться ни с чем не может.

– Да-а, с этой девкой проблем не оберешься, – слышу сквозь вату в ушах далекие голоса, – давай, Люся, раз, два …

Парю в невесомости пару секунд, а потом чувствую, как меня кладут на что-то твердое.