"Ну что ж, поможем ему", - решил Жиль. Он подставил брадобрею щеку и равнодушно спросил:

– О чем сегодня говорят в Бастилии?

– О сударь, о всяких пустяках. Например, о госпоже де Ла Мотт, она заключена в Бертодьере и бесконечными криками уже успела восстановить всех против себя. Большим событием сегодня был визит графа де Верженна и маршала де Кастри к кардиналу де Рогану, как полагают, они объявили ему решение двора. Его преосвященство требует, чтобы ему дали очную ставку с этой женщиной, де Ла Мотт. Но это невозможно сделать... г - Не вижу, почему? Кардинала куда поместили? В одну из башен?

– В башню? Князя Церкви? Что вы, сударь.

Его апартаменты находятся в главном здании.

Он прекрасно устроился, с ним секретарь и двое слуг. Он даже собирается дать обед в честь некоторых своих друзей...

Турнемин больше не слушал. Как мог он забыть о кардинале, ни разу не задуматься над тем, что ждет этого невинного человека! Ведь никто лучше Жиля не знал, какое нежное и доброе сердце бьется под пурпурной сутаной. Нет, человек не должен, не имеет права забывать о горестях других людей! Жиль зажмурился и вдруг явственно увидел Рогана таким, каким он был на улице Нев-Сен-Жиль за игрой у графини де Ла Мотт, и потом на лестнице особняка Калиостро, и, наконец, в Версале, во всем блеске и великолепии первосвященника Франции. Благородный, красивый, дворянин до кончиков ногтей, человек, перед чьим обаянием невозможно устоять, пастырь, щедро раздающий милостыню... И тем более была совершенно непонятна неистребимая ненависть к нему королевы.

Быть может, в ней говорила ущемленная гордость? Спесивая дочь Марии-Терезии не могла простить того, что он посмел поднять на нее свои глаза? Но Ферсен сделал больше, не обладая при этом ни знатностью, ни благородством кардинала.

Конечно, Ферсен любим, а Роган нет, но ожесточение Марии-Антуанетты заставляло подозревать, и Жиль был недалек от правды, что королева сама принимала участие в легкомысленном фарсе в Роще Венеры и теперь боялась разоблачения. Что чувствует он? Огорчение, конечно, ведь его блистательная мечта разбита. Но не оно мучает его, самая сильная боль - это боль оскорбленной любви, ведь королева упорно хочет видеть в нем вора, а не влюбленного.

Внезапно болтовня цирюльника отвлекла Турнемина от грустных размышлений. О чем он говорил? Ах да! О госпоже де Ла Мотт, о ее губительном очаровании...

– Господин Тиру де Кроен, лейтенант полиции, - говорил брадобрей, деликатно выбривая подбородок Жиля, - настолько очарован графиней, что готов объявить виновным во всем происшедшем только одного человека, а именно кардинала. Графиню же оправдать как жертву.

– Он, видно, плохо знает эту очаровательную даму! Хорош лейтенант полиции! Нашли кем заменить молчаливого, способного и энергичного господина Ленуара!

– Господин Ленуар был слишком строг, - вздохнул брадобрей.
– К тому же он был слишком любознательным, а это мало кому нравится.

Скажу больше, он не понравился Его Высочеству графу Прованскому, брату короля. Это он добился, чтоб его заменили...

– Идиотом, который до этого наводил порядок в королевской библиотеке, заключил шевалье, оставив при себе окончание своей мысли (а именно, что эта ценная замена произошла как бы случайно, непосредственно перед тем, как разразился скандал с колье).

Брадобрей закончил. Он осторожно вытер влажные щеки клиента, припудрил его тонкой душистой пудрой и отошел на шаг, чтобы полюбоваться плодами рук своих. Картина так ему понравилась, что он еще попятился и.., оказался в объятиях Понго. Индеец молча показал на острый выступ стены, о который цирюльник мог больно удариться.

Глубоко признательный за заботу, брадобрей усадил Понго и стал брить его, весело болтая о том, как, наверно, трудно "дикарю" привыкать к цивилизованному миру. Понго только морщился и наконец в привычной лаконичной манере объяснил ему свой взгляд на жизнь. "Хорошая еда, хорошее вино, красивые женщины." Такой ответ брадобрею, человеку веселому и совершенно не кровожадному, очень понравился, он продолжал работу, тихонько посмеиваясь, но при этом стараясь не повредить кожу такого экзотического клиента.

– Известно, что произошло с графом Калиостро? Он в Бастилии?
– спросил Жиль.

У брадобрея вытянулось лицо.

– Разве я о нем не говорил вам? Мне кажется.., но, видимо, мне показалось. Конечно, он здесь, как и все участники этого дела, но про него ничего не известно. К нему никого не пускают, это очень жестоко, ведь он привык к хорошему обществу.

– Так вы его знаете?
– заинтересовался Турнемин.

Брадобрей покраснел, затем, оглянувшись на дверь, таинственно прошептал:

– Он вылечил мою дочь, когда от нее все другие врачи отказались. Нам с женой непонятно, почему его арестовали. Такой человек ничего плохого сделать не мог.

– Почему его арестовали, спрашиваете вы.

Догадаться нетрудно. На него донесла госпожа де Ла Мотт.

Жиль так и не узнал, что думает веселый цирюльник об этом новом злодействе графини. Дождь и ветер с бешеной силой принялись раскачивать башню, башня гудела, в таком шуме разговаривать было просто невозможно. К счастью, цирюльник уже закончил с Понго и стал собирать и вытирать свои инструменты. Жиль расплатился с ним, и он покинул случайных своих клиентов. А узники продолжали с ужасом прислушиваться к реву урагана, прикидывая, выдержат ли самодельные веревки его буйный напор.