Когда слышишь подобные рассказы очевидцев, прошедших тот неимоверно тяжёлый путь сталинских лагерей, по-настоящему начинаешь понимать, сколь не лёгкая и несправедливая доля досталась тому поколению людей. После печальной темы хочу перейти к более весёлой теме и расскажу один эпизод из жизни этой великой певицы Лидии Руслановой.

В пору моей работы в оркестре Эдди Игнатьевича к нам в оркестр поступили двое немолодых артистов. Их номером был художественный свист, и заключалось это в том, что, выйдя на сцену, оба они могли переговариваться между собой исключительно свистом. Оба пользовались большим успехом. Из фамилий артистов мне запомнилась лишь одна – Владимир Кац. Был он невысокого роста, слегка прихрамывал от полученного ранения в ногу во время войны. По характеру, невзирая на солидный возраст, Владимир напоминал озорного мальчишку, так и норовил что-то напроказить, схохмить. За кулисами Володя любил рассказывать интересные случаи, и один из таких случаев мне запомнился и был он связан с Лидией Руслановой, с кем Володе однажды довелось выступать на одной сцене. Выступая с Руслановой, Володя подружился с ней и, разумеется, вошёл к ней в доверие, что было не так-то просто. Лидия Андреевна была женщиной простой, родившейся и выросшей в деревне, она обладала незамысловатым нравом и манерами, что влекли за собой ту неоспоримую полноту и размах чувств. Где бы Лидия Андреевна ни находилась, всюду чувствовалась её прямая и искренняя натура. Полностью раскрепощённая, она, как говорится, от души могла пульнуть такое словцо, от чего могло бы стать не по себе, но выглядело это в глазах многих вполне нормально, непосредственно и убедительно. Русланова всегда была душой общества, и, как у каждого человека, у неё были свои увлечения. У Лидии Андреевны, как и у большинства людей, были свои слабости, она обожала брильянтовые украшения, которых было большое множество. Со своим товаром, тщательно уложенным в большой, как скатерть, платок, она никогда не расставалась, кроме своего выхода на сцену. Вот так, заручившись словом близких коллег и друзей и оставив им свой багаж, со спокойной душой она могла отправляться на сцену. Но однажды произошла неприятная история. Поспешив на сцену, Лидия Андреевна впопыхах забыла про свои цацки и, оставив мешок на своём столике в артистической комнате, помчалась на сцену. В это время в комнату Руслановой, случайно проходив мимо, решил заглянуть Володя и, увидев там на столе знакомый мешок, смекнул, что, видимо в спешке, Лидия забыла это отдать на сохранение кому-то из артистов. И решив подшутить над женщиной, забрав мешок, Володя унёс это к себе в комнату. Успешно выступив и зайдя в гримёрную комнату, Лидия Андреевна вдруг вспомнила о том, что в спешке оставила ценности на столе, которых теперь там не оказалось. Выбежав в корридор, Русланова судорожно начала кричать что было сил! Услышав неимоверный крик Руслановой, сопровождаемый русским фольклором: «Суки! Украли! Обворовали! Украли мои ценности!»

Не на шутку испугавшись за здоровье народной артистки, Владимир сию же минуту выскочил в корридор и, увидев там рыдающую Русланову, поспешил к ней и, подойдя ближе, тихо спросил: «Чо орёшь?» Тут она подняла голову и, подозрительно посмотрев на него, сказала: «Ты что ль, гад ползучий?»

– Я! – спокойно ответил он.

– Ну и сволочь же ты порядочная!

– Это благодарность? Ладно! Уж так и быть! На! Получай свои цацки, но знай, что с тебя причитается она самая!

– Да хоть две! В 1954 году уже летом, очередь на освобождение дошла и до Эдди Игнатьевича Рознера. Оказавшись в Москве, разутый и раздетый, он тут же позвонил своим друзьям, где находились его жена Рут и дочь Эрика.

В тот вечер Эдди и Рут вновь сидели рядом друг с другом. Счастливые, что наконец оказались снова вместе, и одновременно грустные, что по воле судьбы разлучены были на долгие годы. Пили вино, радовались и плакали как дети, вспоминая молодость, былое. Долго не могли уснуть, рассказывая о том, что с каждым из них происходило, и как жилось обоим по разным сторонам жизни. И так продолжалось все следующие дни.

В один из тихих вечеров, оставшись наедине с супругой, Эдди обратился к ней: «Я должен тебе в чём-то признаться, Рут», – сказал он, робея, как мальчишка. «Видишь ли! В лагере, где я находился…» Слова у него начинали путаться и сбиваться в кучу.

«Знаешь, Рут?» – снова попытался он.

Рут, решив, что Эдди не может вспомнить то, о чём хотел рассказать, она попыталась успокоить его и перевести разговор на другую тему. И взяв её нежно за руку и глубоко вздохнув, он продолжил: «Рут! Дорогая! Прости, но я не могу больше молчать! Там, в лагере, я умирал от голода и цинги, и меня спасла одна женщина, которой я обязан и буду благодарен до конца дней. Понимаешь, Рут?». Опустив голову, Рут с грустью посмотрела на Эдди.

«Прости меня, но так вышло. Я уверен, что этого никогда не случилось, если б…» Он замолчал. Рут обняла его и тихо сказала:

«Успокойся, дорогой, не надо! Я и без твоих слов всё понимаю».

Но Эдди не унимался: «У нас с ней ребёнок, девочка, которую она родила там, в лагере!» – добавил он. «Эдди, конечно это осложняет положение, но не мешает нам быть вместе?!»

Вздохнув, она добавила: «Этого и следовало ожидать».

Так потянулись дни за днями. Рут часто сидела молча, о чём-то думая. Что-то её беспокоило.

«Что с тобой, Рути?» – спросил как-то Эдди, но Рут продолжала молчать. И не выдержав своего молчания, она отвела его в комнату и поведала ему свою тайну.

– Эдди! – обратилась она, – ты был честен со мной. Ты многое мне рассказывал о себе, о своей непростой жизни, но ты ни разу не поинтересовался моей жизнью, как я жила все эти годы? Теперь послушай мою исповедь. Знаешь, мне тоже, как и тебе, было нелегко, и я тоже, как и ты, голодала и страдала от горя и одиночества. Там, в Казахстане, за мной стал ухаживать один человек. Он был доктор из Польши, как мы с тобой! Я очень обрадовалась, что у нас с ним оказалось много общих и бывших друзей и знакомых. А знаешь, Эдди, он оказывается был твоим поклонником?!

– Прекрати, Рут! – грубо оборвал Эдди.

– И что же ты собираешься мне рассказать? Что этот поляк был твоим любовником?

Это был их последний разговор.

Перед их расставанием, стоя в стороне и молча наблюдая за тем, как Рут собирает вещи, Эдди, понимая, что минута эта могла стать их последней, не в состоянии был сделать шаг вперёд, чтобы вернуть её. Она уходила тихо, держа за руку маленькую Эрику. И в какой-то момент, поцеловав дочку и взглянув на Рут, увидел в глазах её слёзы, и ничего не ответив, он поспешил быстро скрыться в темноте коридора. Некоторое время она стояла в дверях, не решаясь уйти, возможно надеясь, что он позовёт, но этого не случилось. В последующее время он избегал встреч с Рут и тем более разговоров о ней с друзьями. Они же всё понимали. Он любил Рут. Не было сомнений в том, что она была его единственной и настоящей любовью, с кем в жизни было много связано и прожито. Для неё он готов был пойти на многое. Припомнились незабываемые, тяжёлые военные годы, когда после очередных бомбёжек голодные и усталые, они долго бродили по разрушенной Варшаве, не находя приюта. Вместе с ними в ту пору были мать Ида Каминских с мужем. И, рискуя жизнью, Эдди решил отправиться в тыл к немцам за продовольствием. Поход тот был чрезвычайно опасен и, добравшись до немецкой комендатуры, Эдди представился им военным офицером, бежавшим из плена. И только благодаря своему диалекту немецкого языка, на котором Эдди Игнатьевич мог свободно разговаривать, немцы поверили и, собрав в дорогу большое количество провизии, отпустили его, с чем он благополучно сумел добраться до своих.

Возвращаясь к теме Рут, следует обратить внимание на серьёзное обстоятельство. Рознер любил Рут, но измены ей простить не мог. Он смирился с этим обстоятельством гораздо позже. И только через годы, когда обида поутихла в душе, собравшись с духом, он решил позвонить ей, но было поздно. Несколько лет подряд Рут жила в глубоком одиночестве, в надежде, что он позвонит, а когда все сроки прошли, в это время ей встретился добрый человек, который предложил ей руку и сердце.

Это было двойным ударом для Эдди, ведь он по-прежнему продолжал её любить.