Шрифт:
Именно это расширение смысла классической научной рациональности на саму науку стоит, на наш взгляд, за утверждением возможности применения к исследованию узкого смысла экономической эффективности. Показатели результата и затрат, а также их сравнение могут быть использованы тогда, когда при заданных предпосылках (условиях развития, затратах) движение к завершению, к полезному результату, предсказуемо. «Детерминизм – гипотеза, на которой зиждется легитимация через результативность: она определяется отношением вход / выход. Нужно допустить, что система, в которой осуществляется вход, стабильна и послушно следует правильной «траекторией», в отношении которой можно установить постоянную функцию, а также отклонение, позволяющее правильно прогнозировать выход» [32] . Именно эта предпосылка – отношение к науке как к объекту классической научной рациональности, потенциально однозначно понятому, подчиненному естественной физической причинности, а не закону свободы, – служит основанием редукции значимых различий в самой научной деятельности (например, между различными уровнями и направлениями исследования) к уже существующему единству [33] . Эта предпосылка объясняет и невнимание к автономии научных субъектов, которые, превращенные в винтики механизма детерминированного производства предсказуемого результата, закономерно лишаются возможной роли «управления собой».
32
Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. С. 130.
33
Эта «уже известность» научного знания и научной деятельности – есть условие управления и контроля, условие измерения эффективности. Однако такое отношение к объекту не допускает непредсказуемости и новизны в его развитии. Парадоксальным образом, такое управление наукой оставляет «невидимым» инновационную деятельность, научные открытия, однако ожидает и «требует» их. Возможно ли такое управление, которое учитывает «пересборку науки» и ее возможную новизну? В любом случае более или менее явно выраженной теоретической предпосылкой такого управления должен быть тезис: «Нет такой известной вещи как наука». Б. Латур делает подобное понимание общества – отсутствие его как уже понятной данности, – предметом и задачей новой социологии ассоциаций. Эта социология одновременно может быть названа «социологией инноваций», поскольку включает в поле своей «предметности» потенциальности и изменения. (Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшая школа экономики, 2014. С. 16, 22).
Следует подчеркнуть, что в самом определении научной деятельности присутствует закономерность возникновения такого превращенного отношения к ней, как к объекту, подчиненному естественной причинности. Объективность языка науки, как независимость его от субъекта, вводится в качестве критерия научности в силу того, что ученый, по крайней мере, с начала XIX века, занимаясь научной работой, стремится стереть всякое присутствие субъективности в визуальных изображениях или концептуальных описаниях объекта, в теоретических объяснениях или экспериментальных подтверждениях. Как следствие, научная репрезентация в письменном тексте, речи, образе, скрывая условия своего производства и тем самым связь с производителем, может поступить и фактически поступает в полное распоряжение потребителей, оказывается предметом внешнего сравнения значимости и оценки. Дескриптивный объективированный язык науки, истолкованный в контексте эволюционной эпистемологии К. Поппера, позволяет ученым выживать в конкуренции научных теорий [34] . Однако единственным следствием и целью этого выживания может оказаться подчинение механизму тиражирования и воспроизводства этого анонимного языка, если сам ученый не будет настаивать на пределах его объективации, и, соответственно, на пределах отчужденного существования в ситуации экономического обмена благами. Только в этом случае, утверждая собственное авторство, ученый сможет оправданно претендовать на управление собственной деятельностью и ее результатами, а не просто критиковать мешающее развитию науки администрирование. В этом и состоит существо проблемы эффективности научных исследований: классическая научная рациональность, утверждая свободу от субъективности, сама тем самым создает условия возможности отчужденных форм управления научными исследованиями, создающих вызов для науки в современности.
34
Различие между амебой и Эйнштейном, по Попперу, в том, какими средствами они ведут борьбу за существование, приспосабливаясь к окружающему миру. Для амебы таким орудием приспособления является ее собственный организм; совершив ошибку, она умирает. Споры ученых – это также борьба за существование, но в случае ошибки умирают не подтвердившие собственную правоту теории (см.: Поппер К. Эволюционная эпистемология).
Что может способствовать разрешению проблемы современной науки, обнаруживающей себя между эффективностью и свободой? Что может означать утверждение собственного авторства в современном контексте? Прежде, чем ответить на этот вопрос, укажем на некоторые условия возможности этого разрешения, которые выражаются в кризисе абстракции «внешней эффективности», в смешении или пересечении интерналистских и экстерналитских определенностей науки, а также ее критериев эффективности, использующихся при оценке извне и изнутри.
Односторонний взгляд на науку как на известный управляемый механизм, производящий ожидаемые результаты (так же как и на систему образования, выполняющую функцию формирования заданных компетенций), оказывается неспособным с ожидаемой эффективностью управлять наукой (и образованием). Такое управление оказывается губительным для науки, и это не может долго оставаться скрытым для самих управляющих структур [35] . Этот бюрократический формальный взгляд упускает такой объект, как «наука в действии», в спорах о предмете, с которым она имеет дело, в лаборатории «проб и ошибок» [36] . В событии производства научного знания действуют живые люди с многообразием потребностей и мотиваций, переплетаются комплексы значимых обстоятельств: неиспорченные в результате правильного хранения реактивы; достаточное финансирование, позволяющее закупать необходимое оборудование; отсутствие бумажной волокиты, препятствующей введению его в действие; отсутствие бесконечного отчетного формализма; длительные контракты, предоставляющие возможность спокойной научной работы; условия для научной коммуникации, в которых административные структуры не вынуждают ученого самому заниматься документальным сопровождением и т. п. Все эти и многие другие обстоятельства, из которых складываются условия возможности производства научного знания, видны только изнутри «науки в действии» и скрыты от того, кто видит только вложенные средства и ожидает адекватный результат, выраженный в количественных параметрах.
35
Яркие примеры «провалов» в административном управлении наукой даны в статье биохимика и молекулярного биолога Г. П. Георгиева (Георгиев Г. П. Что губит российскую науку и как с этим бороться // Троицкий Вариант. Часть I: 17 ноября 2015 г., № 192. С. 3; Часть II: 22 декабря 2015 г., № 194. С. 6–7). Исправить губительную ситуацию в науке, по мнению ученого, может только изменение в системе управления, которое должно предполагать сотрудничество ученых и управляющих структур. Роль первых – выявлять болевые точки в современной отечественной науке, возникшие не в последнюю очередь в связи с некомпетентным управлением, а вторых – находить законодательные решения, их исправляющие. «Создание специального полномочного органа по дебюрократизации и деформализации науки могло бы сыграть важнейшую роль в резком повышении ее уровня и в результате – в инновационном развитии страны» (Там же. С. 7).
Симптоматично, что по результатам проведенного опроса среди профессорско-преподавательского состава и научных сотрудников СПбГУ на вопрос «Какие факторы Вы считаете препятствующими развитию Ваших научных исследований?», больше половины (до 80 %) выбрали «Избыточный контроль и бюрократизацию со стороны управления научными исследованиями». То есть можно говорить о том, что субъективные факторы организации научных исследований очевидны в своем негативном воздействии на научную деятельность в институции. Следует отметить, что эти два и подобные им примеры «кризиса одностороннего управления» имеют относительное значение, поскольку пока видны по преимуществу только научному сообществу.
36
О таком понимании науки как событии, но не как завершенном результате, см.: Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6; Латур Б. Наука в действии. Как следовать за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Изд-во Европейского университета с Санкт-Петерурге. 414 с.
Подчеркнем еще раз, что то, что упускает управляющий наукой извне взгляд, не может быть переведено в термины противостояния интернализма и экстернализма, определяющие внутренний или внешний объект воздействия исследования. Речь не только и не столько об отсутствии внимания со стороны научного менеджмента к собственной научной проблематике;
развернутое понимание того, что значит эффективность науки в системе общественных взаимодействий, едва ли не более проблематично [37] . Альтернативу представляет собой отношение к науке либо как к проекту, который может быть завершен, стабилизированному ресурсу, поставленному в распоряжение, либо как к событию, но не к результату, к «группообразованию, но не к группе», к многообразному переплетению контекстов и интересов [38] . Как в первом, так и во втором случае наука может быть истолкована как вплетенная в социальный контекст. Только в первом случае научное знание, понятое как условие экономического роста, адекватных политических жестов, разумных социальных программ, подчиненное в то же время комплексу условий воспроизводства, становится объектом целенаправленного регулирования. Само же общество, основанное на научных знаниях, понимается как данность, определенная в своих целевых ориентирах [39] . Во втором случае наука оказывается центром пересечения различного рода факторов влияния, связанных с внутренней проблематикой самой науки, а также внешних, непосредственно обусловливающих ее бытие в качестве общественного института. Во втором случае наука сложна и неоднозначна и управление ее невозможно без привлечения самих ученых, без осознанного «следования за учеными и инженерами» [40] .
37
Оба эти направления эффективности научной деятельности содержательно остаются невидимыми научному менеджменту и подпадают в одном и в другом случае под общую количественную меру – публикации в журналах с высоким импакт-фактором и индекс цитирования в первом случае, и объемы привлеченного внешнего финансирования – во втором.
38
Взаимодействие и выравнивание статусов внутренних и внешних факторов, определяющих условия развития и результаты деятельности, являются естественными для методологии акторно-сетевой теории (Латур Б. Пересборка социального. Введение к акторно-сетеую теорию; Ло Дж. После метода. Беспорядок и социальная наука. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. 352 с.). Различного рода виды эффективности науки, направления ее воздействия должны учитываться в равной степени (например, наличие государственного заказа, ожидаемая прибыль в сфере бизнеса, влияние на социальные отношения, возможность признания / отвержения общественным мнением, развитие конкретной области знания, опосредованный эффект на другие области научных исследований). Особое внимание при этом должно уделяться тем ситуациям, когда факторы начинают противоречить друг другу, оказываясь в так называемой ситуации «испытания сил». Например, такого рода ситуации возникают в условиях современной политики Open Science, влияющей на организацию научных практик и способы презентации результатов научных исследований. Связь научных исследований с экономикой и ожидаемая эффективность работы на компанию противостоит здесь возможному воздействию на научное сообщество в результате предоставления открытого доступа к результатам исследований, поскольку в первом случае эти результаты, как правило, находятся в собственности компании. При этом становится очевидным, что само научное сообщество оказывается субъектом выбора приоритетов (см. об этом: Levin N., Leonelli S., Weckowska D., Castle D., Dupr'e J. How Do Scientists Define Openness? Exploring the Relationship Between Open Science Policies and Research Practice. C. 135; Evans J. A. Industry collaboration, scientific sharing and the dissemination of knowledge // Social Studies of Science. 2010, № 40. Р. 757–791).
Симптоматичным и требующим не только истолкования, но и работы, является факт того, что ученые СПбГУ, принявший участие в опросе по проблеме эффективности научных исследований, считают основным именно интерналистский эффект научной деятельности (87 %). На втором месте оказалось «Формирование общественного сознания», причем этот ответ выбирали почти с равной активностью представители и гуманитарных, и точных, и естественных наук. Предложенный ответ – «Рост уровня общественного благосостояния» – был выбран только в 3,9 % случаях. Причем даже представители прикладных наук также выбрали его только в 8,7 % случаев. Предложим осторожную двойственную интерпретацию данной ситуации: научные исследования в Университете не ориентированы на непосредственный экстерналистский общественный эффект или они организованы таким образом, что связь с возможным потребителем знания, а также «применение» знания в общественном развитии затруднены.
39
Данное истолкование науки и основанные на нем практики управления научными исследованиями имеют в своем основании ставшую уже классической идею науки как «инновационного капитала», функционирующего в контексте «экономики знания», «общества знания». Однако и в работах, следующих этой традиции, присутствует критическое отношение к простоте и однозначности финансового регулирования науки: Гордиенко А. А., Еремин С. Н., Тюгашев Е. А. Наука и инновационное предпринимательство в современном обществе: социокультурный подход. Новосибирск: Изд-во ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2000. 280 с.; Семенов Е. В. Человеческий капитал в Российской науке // Информационное общество. 2008. Вып. 1–2. С. 106–123; Концепция «общества знания» в современной социальной теории: сборник научных трудов / под ред. Д. В. Ефременко. М.: РАН ИНИОН, 2010. 234 с.; Черникова И. В., Черникова Д. В. Концепции знания в обществе знаний и в техно-науке // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2014. № 2 (26). С. 114–121; Вольчик В. В. Маскаев А. И. Неявное знание, научное исследование и экономическое развитие // Journal of Economic Regulation (Вопросы регулирования экономики). 2016. Т. 7 (номер 1). С. 6–18.
40
Отметим, что такое научное понимание науки, подчеркивающее ее многообразие, незавершенность, поликонтекстуальность, определяющее ее развитие, значение субъектов, производящих научное знание, присутствует в современной социологии и истории науки. В книге Б. Латура «Science in action. How to follow scientists and engineers through society» (Латур Б. Наука в действии. Как следовать за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петерурге, 2013. 414 с.) предлагается вскрытие «черного ящика» научной деятельности, что обнаруживает ее в сложной сети пересечения различных действующих лиц (актантов), факторов влияния, испытания сил.
Насколько различаются в этих подходах к пониманию эффективности науки и, следовательно, к управлению ею способы ее оценки? В самом общем виде это различие принято описывать как различие качественных и количественных критериев. Под количественными способами оценки научных исследований понимаются все показатели, которые могут быть выражены в численной форме и, соответственно, служить основанием точного сравнения объектов. Эти способы непосредственно не связаны с содержательными характеристиками исследований – их конкретной тематикой и формой. К таким показателям, оценивающим труд ученого или эффективность научного сообщества, в современной наукометрии относят количество публикаций, индекс цитирования, импакт-факторы журналов (при использовании их в оценке деятельности организации), объемы привлеченного финансирования, кадровый состав и его качество (наличие ученых со степенями) и т. п. Качественные показатели определяют содержательные характеристики результата исследований (самой активности и ее условий). Они предполагают иного субъекта и иную процедуру оценивания. Экспертиза разного уровня как процедура качественной оценки проводится специалистом в данной области знания или иным непосредственно заинтересованным лицом (например, анкетирование студентов, критический анализ проектов и исследований смешанными группами). Можно указать несколько параметров качественной оценки, которые достаточно точно могут быть установлены в результате профессиональной экспертизы: новизна, актуальность, возможность применения, решение проблемы и т. п.
Кажется очевидным, что количественные способы оценки, как прямая противоположность качественным, используются в отношении управляемого извне, лишенного автономии объекта «наука», там, где задействована «внешняя» сторона эффективности. Однако это отношение сложнее. С одной стороны, качественные экспертные оценки с успехом могут быть формализованы: можно обязать оценивать новизну по 10-бальной системе, можно выстроить шкалу статусов субъектов экспертизы. С другой стороны, в определенных научных сообществах (например, развивающих некоторые направления биологии) количественные показатели цитируемости и рецензирование журналов с высоким импакт-фактором являются признанными и адекватными способами оценки содержания исследований [41] .
41
Важный аргумент, являющийся для нас показателем пересечения количественных и качественных способов оценки, имеющий отношение к публикациям во всех областях знания, приводится в: Leydesdorff L., Bornmann L., Comins J., Milojevi'c S. Citations: Indicators of Quality? The Impact Fallacy // Frontiers in Research Metrics and Analysis. doi: 10.3389/ frma.2016.00001. Авторы показывают, что есть основания полагать, что краткосрочное цитирование (short-term citation) может быть показателем включения текста в актуальные дискуссии, в отличие от long-term citation, в случае которого речь идет о включении авторских идей в данную область знания. В этом смысле показатель цитирования, причем в его неоднозначности, должен рассматриваться как показатель качества.
Потому границу, различающую критерии оценки, следует проводить не между качественными и количественными показателями, а между критериями, сформированными и признанными конкретным научным сообществом, и едиными способами оценки, навязанными извне [42] .
Итак, какой может быть программа действий предполагаемого субъекта, осознающего себя на пересечении контекстов эффективности и свободы научных исследований, и отвечающего за решение проблемы противостояния «внутренней» и «внешней» стороны эффективности.
42
Результаты опроса среди сотрудников, занимающихся научными исследованиями в СПбГУ, показывают, что участники в качестве основного критерия оценки видят экспертную оценку специалистов в своей области знания (37,5 %); на втором месте – формирование научной школы и направления исследований (26 %), на третьем месте с близкими результатами – показатели публикационной активности (9,4 %), подтвержденное использование результатов в иных сферах общественной жизни (экономика, политика, образование) (8,9 %), а также активное участие в популяризации науки и востребованность в этой области (8,7 %). Любопытно, насколько малое значение ученые университета придают привлеченному внешнему финансированию (всего 2,9 % участников опроса выбрали этот показатель в качестве основного). Следует подчеркнуть, что почти треть участников выбрала те показатели, которые характеризуют репрезентацию науки вовне, что может свидетельствовать о признании значения экстерналистской эффективности. Представляется, что показатели, оказавшиеся на первых трех местах, могут быть количественно оценены.