Теннисон умолчал о том, что последнюю советскую книгу он выпустил пять лет назад. А Виктор об этом не знал. Правда, он подумал, что, может быть, и этому издателю дана команда замотать книгу. Отпечатать пятьсот экземпляров - и точка. Как его проверишь?

Книга вышла через полтора месяца. И появилась на прилавках всех книжных магазинов Нью-Йорка и Вашингтона. Однако Теннисон устраивать прием по случаю ее выпуска не стал. При встрече с Картеневым он был, против обыкновения, мрачен.

– В чем дело?
– поинтересовался Виктор.

– Эта книга вызвала такую бурю в Вашингтоне, что я, по правде говоря, не раз жалел, что связался с нею. И с вами, он вяло улыбнулся.

– Вы хотите сказать, что сотрудничество наше прекратится?

– нет, этого я не хочу сказать. Мы будем покупать у вас рукописи и издавать их будем. Но Боже сохрани меня от политики.

И Теннисон обеими руками закрыл свое лицо: "Вы даже не представляете, какой скандал - и где!
– мне пришлось пережить. Признаюсь, именно тогда я вспомнил рассказ одного старого знакомого о том, почему он бежал без оглядки из Берлина в 1935 году.

И вам я посоветую впредь быть осторожнее. Поймите, это совет друга".

Виктор долго ходил под впечатлением этого разговора. "Не хотят слышать, не выносят даже самую мысль о том, что может существовать какая-то иная точка зрения. Вашингтон высказался, и это и есть истина в конечной инстанции. Если это так, то это просто страшно".

– Сегодня, - продолжал Теннисон, - мы присутствуем при крестинах вот этого великолепного ребенка, - он показал рукой на трехметровую копию обложки за своей спиной.
– Я с удовольствием предоставляю слово нашему почетному гостю сенатору Эмори Киветту.

"Мистер Улыбка" привычным жестом вскинул руку над головой, и его несильный голос, модуляциям которого мог бы позавидовать иной драматический актер, стал обволакивать слушателей: "...Как все здоровые люди, я предпочитаю пищу разнообразную, обязательно вкусную и, как правило, обильную. Поэтому я не ошибусь, если стану утверждать, что издательство "Теннисон и Теннисон" оказывает нашему обществу услугу поистине неоценимую. за последнее время им изданы или переизданы великолепные иллюстрированные книги о кухнях Японии, Мексики, Франции, Таиланда, Испании, Греции, Индии, Израиля и - вот теперь - России. Любая национальная кухня - своеобразная антология зачастую многовековых привычек и вкусов, склонностей и увлечений народа с учетом доступных и полезных ингредиентов национальной диеты. Многие наши соотечественники не хотят или не могут слетать, скажем, на острова Фиджи или в Югославию, чтобы отведать тамошние яства и вина. За них это делает их полномочный и одаренный посол-гастроном, мистер Артур Теннисон.

Да здравствует его очередной отчет о загадочной... извините... позвольте (он достал из кармана бумажку и прочитал, запинаясь)... ку-ле-бя-ке, о неведомых пельменях, о таинственных щах и о хорошо известной всему миру русской водке!

– Теперь дегустация!
– воскликнул Теннисон.
– Борщ и пирожки!

Сенатор и издатель надели поварские колпаки и фартуки, взяли в руки половники и стали разливать в тарелки всем желающим дымящийся наваристый борщ. Им помогали несколько женщин, которые предлагали к борщу сметану, раздавали пирожки. Два бармена в разных концах зала наливали в крошечные рюмки водку. Аня вызвалась помогать женщинам. Минут через десять она вернулась к Виктору несколько обескураженная.

– Что случилось? Тебя обидели?
– Картенев извинился перед собеседником, взял ее за руку.

– Нет, не то. Эти женщины, они сначала приняли меня за свою, сказали, что, видно, новенькая, что они меня не знают.

– Они эмигрантки?

– Да, - Аня удивилась, что он так легко это определил. Когда они узнали, что я - из посольских, они сначала немного растерялись, а потом замкнулись. Но я успела узнать, что ансамбль приглашен из ресторана "Русская чайная комната". Вот и весь мой разговор с бывшими соотечественницами, - она улыбнулась как-то виновато.

– Стоит ли расстраиваться?
– Виктор обнял жену. Она благодарно заглянула ему в глаза: "Да, я чуть не разревелась. Их вон сколько, все как по команде - раз!
– и замолчали". "Уверяю тебя, у них гораздо больше оснований держать слезы наготове. Впрочем, бог с ними. Давай пройдемся, на людей посмотрим, себя покажем".

Своеобразная публика собралась в тот день в демонстрационном зале издательства "Теннисон и Теннисон". Владельцы ресторанов, винных магазинов, сотрудники издательств, дегустаторы, шеф-повары. Кое-кто приехал даже из других городов, правда, не очень издалека. Знакомились с Картеневым охотно, беседовали радушно, звали в гости. За каких-нибудь полчаса левый нагрудный карман пиджака Виктора распух от визитных карточек...

Дрейфуя по залу, Картенев приблизился с Аней к Теннисону и Киветту. Издатель широко улыбнулся: "Эмори, познакомься с моими новыми друзьями миссис Анна Картенева, мистер Виктор Картенев, первый секретарь, пресс-атташе русского посольства в Вашингтоне". "Рад, - осклабился сенатор.
– Рад". "Мистер Киветт, - заговорила Аня, чуть размереннее, чем обычно.
– Вы первый американский сенатор, с которым я встречаюсь очно.

Пользуясь этим, хочу вам заявить..." "... что безудержная гонка вооружений, - подхватил "мистер Улыбка", - ставит мир на грань ядерной катастрофы. Я угадал? Нет, вы скажите, я угадал? Вы это хотели сказать?". Он снял фартук и колпак, взял рюмку водки, опрокинул содержимое в рот, причем сделал это лихо, и вновь спросил: "Так угадал?". "Вовсе нет, серьезно ответила Аня.
– Я хотела заявить вам, как представителю высшей законодательной власти, что, как и многие мои друзья, я люблю Америку Твена и Сэлинджера, Уитмена, Хэмингуэя и Фолкнера. И не люблю Америку..." - Аня увидела умоляющее выражение лица Виктора: "Помолчи! Иногда молчание золото!".