И задумал Шакал хитрость одну. Пришел он ночью, когда Волк на охоте был, к Укчейле и прошептал:

– Это я – Волк. Ты огонь не разжигай.

– Чем плох огонь?

– Выследили меня охотники, убежал я от них, но свет их к пещере привести может. Но не волнуйся, любить я тебя буду крепко, как и прежде.

– Волк, о, Волк, какой-то у тебя голос странный.

– Это оттого, что от охотников бежал. Запыхался. Но любить я тебя буду крепко, как и прежде.

– Волк, о, Волк, и волос твой странный.

– Это оттого, что промеж кустов да колючек продирался. Но любить я тебя буду крепко, как и прежде.

Поверила Укчейла, что Волк это, и провели они вместе ночь. А как светать стало, так Шакал уходить собрался: уберегите духи ему сейчас Волка встретить. И в этот момент упали на него рассветные лучи, и узрела Укчейла, что не Волк это вовсе, а хитрый Шакал. Закричала она тогда, с палкой на Шакала бросилась. А он, знай, посмеивался.

– Ты бы, красавица, не кричала, а то Волк услышит. И не понравится ему, что ты мужа родного со мной перепутала.

Замолчала тогда Укчейла, а потом прошептала: "Уходи, проклятый!"

– Уйду я, но смотри – появится у тебя два детеныша: мой и волчий. Так моего ты мне принеси, сын мне нужен. А коли оставишь у себя, Волк его загрызет, потому как чужое дитя ему будет.

Не ответила Укчейла, только заплакала. А Шакал, довольный, пошел себе, посвистывая, а как из пещеры вышел, так снова в зверя перекинулся и такого стрекача от пещеры задал, что лапы так и засверкали.

Ничего не сказала Укчейла Волку, когда тот вернулся.

Прошло время, и родила она двух сыновей. Смотрит на них и видит: один сильный и крепкий, улыбается, ручонками машет, а второй маленький да сморщенный, кожа у него темная, и плачет он так громко, что горы трясутся. Сразу поняла Укчейла, который из них сын Шакала. Тайком, пока Волк не видел, отнесла она второго сына Шакалу. А Волку сказала, что умерло дитя, слабенький, мол, сыночек оказался.

Выросли волчий и шакалий сыны, взяли себе земных девушек в жены, и от них пошел род горных людей, славных наших предков. Дети шакальего сына все как на подбор хитренькие рождались да пронырливые, а дети волчьего сына – благородные и сильные. Вот потому люди и ныне так различаются: мать-то у них одна, да отцы – разные. И всегда видно, кто шакалий потомок, а кто волчий. Мы, айсады, всегда различить их умели.

И еще с тех пор повелось, что волчье племя с шакальим враждует, потому как, хоть и сводные они братья, а больно разные. Предсказание было, что настанет время, и будут волки с шакалами в мире жить.

Но это уже другая легенда.

– Совсем другая легенда, – повторила Увьйя-Ра, – и время для нее надобно другое.

И снова зазвучали бубны. Старший шаман бросил в костер колдовские травы. Огонь вспыхнул, выбросив вверх едкий дым. Голова Шейры закружилась, девушке показалось, будто ноги оторвались от земли. Усталость прошла, и тело сбросило земные оковы.

Вот достал шаман из кожаного мешочка сухие бурые куски и поднес их каждому. Шейра знала – то небесные грибы. Когда очередь дошла и до нее, она положила кусок в рот, мгновенно ощутив горечь и сухость. И очень скоро удушающая, обжигающая волна прокатилась с головы до ног, конечности онемели, она перестала чувствовать тело и словно слилась с воздухом. Проснулось ощущение единства со всем миром.

– Пусть сила предков ниспошлет тебе мудрые видения в эту ночь, – произнес шаман ритуальную фразу, но Шейра уже не слышала людских голосов, слух ее заполнился лишь участившимися ударами бубна. И показалось ей, будто это вовсе не бубен, а ее собственная кровь отбивает ритм.

Неведомым образом услышала она, о чем говорят деревья и шепчут травы, но не понять ей было скрытого смысла их слов: "Люди… люди… шумят… глупые…братья… гибнуть…"

Луна взывала к Шейре, а она простирала к ней руки. Луна притягивала взгляд. И вот они одни остались во вселенной: Луна и Шейра-Сину. Шейра-Сину и Луна. А вокруг лишь изначальная тьма. Девушка уже не видела соплеменников и не помнила о них, она находилась далеко – в другом, сокрытом от человеческих глаз мире.

Вот она почувствовала, как онемевшие конечности наливаются силой и одновременно становятся невесомыми, а она сама парит в призрачном, сотканном из лунного света пространстве.

По телу пробежала нервная дрожь, и оно пустилось в пляс. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее начала Шейра вращаться под ритм бубнов собственной крови. Голова освободилась от мыслей: только настоящее имело смысл, только Луна и Шейра-Сину. Шейра-Сину и Луна.

Перед глазами айсадки родилось два огня: белый и красный, Луна и Пламя. Они разгорались все ярче, слепили глаза, горячая кровь быстрее побежала по жилам. Каждая частица ее тела жила своей, отдельной жизнью и, одновременно, вместе со всеми.