– А что? – в нехорошем предчувствии вздрогнул в ответ Гай, чуть не выронив из рук носилки с очередным подарком для патологоанатома. И хорошо, что Иван не обратил на это большого внимания, – а то, что он сачок, то он уже об этом не раз делал ему замечания, – а то бы он его как минимум, заподозрил в укрывательстве своих снов.

– Да вот странный мне вчера приснился сон. – Нагнетая мрачную обстановку, проговорил Иван, косо посмотрев на Гая. Ну а Гай весь напрягся в нехорошем предчувствии и с наигранной беззаботностью спрашивает его. – Ну и чего тебе приснилось? – Иван же хотел было сразу рассказать ему только что придуманную версию своего сна о небывало кошмарном, но тут ему показалось что ли, что переносимый ими на носилках человек, уже несколько часов пребывающий в неживом состоянии, вроде как в тот же спрашиваемый момент изучающе на него посмотрел, и как бы всем своим прибитым, как говорят молотком, видом показывая, что он глубоко сомневается в его честности.

– Мне человеку с сегодняшнего дня имеющего свои связи с потусторонним миром, отлично известно, что вам, живым людям, там, в тайниках своих мыслей, видится. – Покачиваясь на ходу, вот таким рассуждающим образом виделся Ивану этот на дух не переносимый и в тоже время переносимый ими в носилках тип прибитой и до чего же противной наружности, так и подрывающийся вскочить со своего места в особые моменты, когда Гай спотыкался на ступеньках. – И даже я, повидавший всякого непотребства в немалых количествах, – а на это указывает хотя бы мой скоропостижный уход из жизни, – и то на некоторые вещи, которые всплывают в сновидениях у некоторых с виду вроде как приличных людей, не готов смотреть без должной подготовки в баре. И мне одного взгляда на тебя хватило, чтобы понять, какой ты всё-таки в сущности человек сволочной. – И как показалось Ивану, то этот человек не живой наружности, – а его, между прочим, он и Гай практически несут в последний путь, а от него никакой благодарности, – взял и особенно улыбнулся на этих своих словах, которые он через свою внешнюю выразительность передавал ему.

И тут Иван не выдержал и разошёлся в исступлении. – Да что ж такое?! Его, понимаешь ли, несут, а он ещё выказывает претензии. Да я тебя, бандитская морда, сейчас не к патологоанатому отнесу, а прямиком отправлю в печь крематория, и как результат, следствие по твоему делу зайдёт в тупик. И ты не будешь отомщён. – И вслед уже хотел было вспылить и подпалить несомого авторитета Горелого (так Иван его про себя прозвал), но вовремя сообразив, что тогда у следствия уже к нему возникнут вопросы, к чему также подключатся люди из банды Горелого, – а там недалеко и самому угодить в печь крематория, – решил оставить всё как есть, а на Горелого наплевать. – Тьфу, на тебя. – На этом моменте, на одном из спусков, Иван спотыкается и чуть не роняет из рук носилки вместе с Горелым. Ну а Горелый всё отлично понял, что задумывал Иван, – ведь не надо забывать о его связях с потусторонним, – он хотел травмировать его голову ещё раз, уже после смерти.

Но не только Горелый так напрягся на этом спуске, где Иван споткнулся, а тут ещё и заволновавшийся Гай чуть не упал, решив, что Иван так на его вопрос отреагировал. Так что Горелый как никогда был близок к своему посмертному падению и травматизму.

Но Иван за всеми этими своими заочно проводящимися, дискуссионными спорами с Горелым, не успел начать рассказывать свой страшный сон, так как они уже пришли к пункту назначения, и их встречал потирающий руки патологоанатом Люцифер (и тут не нужно удивляться этому имени, все они(?) там, в этом отделении, между собой так прозываются, а если не верите, или вам кажется, что они много на себя берут, так называясь, то не советую, а так лишь, в качестве познавательного эксперимента предлагаю вам организовать для себя день открытых дверей в это отделение и заглянуть туда хоть одним глазком). И когда он звучно хлопнул в ладоши своих рук при их появлении и оглушающе их самосознание выразился: «И чем вы на этот раз меня решили порадовать, а может и вовсе удивить», – то уже не было никакой возможности продолжать этот разговор – все их мысли переключились на Люцифера и Горелого. Ну а потом заводить заново разговор об этом никто не решился, и их разговоры между собой шли всё вокруг да около.

Так вот, сейчас или точнее сказать, в тот момент, когда Иван с Гаем с носилками в руках и Горелым на них, оказались в секционной патологоанатомического отделения перед лицом Люцифера, при виде которого, да ещё в таких соответствующих интерьерах, невольно вздрагиваешь и тебя мурашками покрывает, у них из голов все мысли выветрились и всё их внимание теперь было обращено на Люцифера – всё-таки умеет народ подмечать за людьми их настоящую суть, а в данном случае в вопросе с Люцифером, насчёт которого всегда были и до сих пор возникают некоторые сомнения в его человеческой сущности, облекая её в не убавить, не прибавить прозвища, хотя не без стереотипного мышления – ведь могли же, не отклоняясь от основной сути прозвища, прозвать его, к примеру, Ганнибалом Лектором. Но в данном случае, это его именование наиболее точно ему подходило и отражало его тёмное величие, а этот допотопный Лектор по всем статьям был слишком мелок для него.

Ну а Люциферу одного взгляда на несомый «подарок» достаточно, чтобы всё об этом подарке понять, соответственно оценить и сделать соответствующие выводы – этого разностороннего типа (вон как руки разбросало по сторонам) несите на основной стол. Правда на этот раз, этой долгожданной команды для Ивана и Гая не поступило, а Люцифер так выразительно преобразился в лице, что у недобровольных, а по воле обстоятельств носильщикам, Гаю и Ивану, как-то в испуге ещё раз вздрогнулось. После чего он, разведя руки в стороны, как гостеприимный хозяин своих покоев, выступил с вроде как приветственным словом перед новоприбывшим Горелым. При этом его приветственное слово прозвучало так многозначительно, что Иван с Гаем вполне могли и приняли его слова на свой счёт.

– Вот мы и встретились. – С жутким подтекстом, как теперь Иван с Гаем поняли, со стоящей радостью на лице, а не хищным оскалом проговорил Люцифер, глядя своим немигающим взглядом прямо в душу каждому из присутствующих здесь. А так как Горелый вроде как только телесно здесь присутствовал, или мы чего-то главного о нём и потустороннем мире не знаем, то этот взгляд Люцифера только косвенно его касался. При этом Гаю и Ивану одновременно в голову пришла одна и та же мысль. – Если бы мы сейчас находились в холодильном отделении, то вот бы Люцифер жутко выглядел, когда у него изо рта вырывался бы пар. – Хотя у них и без этой мысли было нимало о чём подумать. Да хотя бы о том, с чем связана эта его такая радость при виде них. – Раньше даже и не замечал, а сегодня что за радость. Может по людскому общению соскучился. – Вот так, достаточно по-человечески, за Люцифера подумал Гай, явно проявляя недостаток мужественности и, желая задобрить этого врага человечества.

Что же касается Ивана, то он подошёл к разрешению вопроса понимания Люцифера с не менее эгоистической стороны, нежели Гай, в чём его упрекнуть никак нельзя, – ведь только по делам своим ты судишься, – и он принялся судорожно перебирать в памяти всё то, что могло вызвать такую радость Люцифера. – Может слышал, что я нелестно отзывался о его отделении? – напряг лоб и извилины памяти Иван, вспоминая, когда это он мог так неуважительно выразиться и при этом вслух. – Да вроде ничего такого не говорил, а то, что я без особого удовольствия выслушал это наше направление сюда от заведующего отделением, то…Так вот кто Люциферу на нас настучал. И я представляю, в каких тяжёлых и любимых для Люцифера чёрных красках, он, гад, всё на нас накляузничал. – От таких открытий Иван аж приобрёл нормальный цвет лица (а так он был бледный, как полотно) – так он был возмущён на заведующего отделением, готового ради поддержания своего властного авторитета на любую провокацию и манипуляцию общественного мнения.