Шрифт:
И когда пришла пора вытаскивать и опрокидывать формы, он чуть не взвыл от досады: первая форма упорна «засела» обеими своими булками, и он понял свою ошибку!..
Но, отступления уже не было – сейчас бы оно явилось поражением и, если бы не перечеркнуло, то поставило знак вопроса над рейсом всем…
Сильными, но тонкими своими руками он подхватил с полки шпатель. Обычный строительный шпатель, каким он перелопатил за свою жизнь не одну, верно, тонну клея и раствора. Здесь же этот инструмент был приспособлен ему для снятия остатков теста со стенок дежи и тестомесильного «венчика». И этим шпателем он начал воистину хирургически отделять спекшиеся со стенками форм булки.
Безнадежно загубленными – что разломались в результате – оказалось лишь две булки: будущих куличей, если разрезать одну булку на щедрые четыре ломтя, на экипаж хватало!
Теперь осталось только споро смазывать верха сахарным сиропом, тут же посыпая цветной посыпкой: дело хоть и поспешное, но вполне уже посильное и подконтрольное…
– Блин, – это Игорь Викторович, спустившийся к полуночному завтраку, зашел почти бесшумно сзади, – тебе же, Андрюха, и хлеб сегодня надо было печь!
Явился с повинной! Когда уж все разгребли тут.
– Да, нормально все, Викторыч – справились!
Нужен, ведь, был пасхальный кулич, все равно нужен…
Он дождался верную Аленку, чьи и без того поблескивающие всегда глаза засияли не хуже подсыпки цветной: она ведь тоже приняла участие – не подсыпкой, но поддержкой.
– Алён, режьте пасхи на завтрак – в тарелку вместе с яйцами, наверное, да?.. А на полдник так и остается – бисквит.
– Слушай, – Полина преградила ему дорогу днем на том самом месте, что вопрошала в первый, тогда, раз, – ты на меня не обижаешься – что я на тебя тогда – поначалу – кричала?
– Да нет, Полина, – совершенно искренне в это светлый день, с придыханием отвечал Овсов, – кричали, значит, тогда надо было это мне. Без того крика, гладишь, и хлеб бы такой мы печь не начали, верно?
– Слушай, – при первой возможности оттеснила в уголок пекаря Алёнка, – ну, это было вообще!.. Заходит Полина, со сна еще, а тут весь стол куличами уставлен: «Ну, ни………. себе!». Все утро – только о тебе разговор.
А куличи у Овсова спрашивали еще на полднике…
Через три недели вернулись уже домой. Майским рассветным утром. И за суматохой кают и коридоров камбуз оказался абсолютно пуст. И Овсов, присев на маленькую зеленую скамеечку, прощальным взглядом оглядел то пространство, на котором он постиг тайну и одержал одну из главных в жизни побед. Со светлой грустью осознавая прекрасно – такого больше в жизни не будет: в одну реку два раза не войдешь.
Он делал здесь одно из самых святых в это мире дел: только рождение ребенка на свет есть выше и святее.
Он отчетливо понял теперь такое главное и очевидное, что нутром чувствовал и раньше, но добраться до которого в круговерти рейса просто не мог. Что был его хлеб, если бы не пекся для людей.? Для тех, что ели его, насущный, в дни сурового морского бытия, для тех, что его ценили. Для них, конечно, Овсов старался, а они ответный позыв души своей благодарностью посылали. Вот и восходили, и пеклись хлеба те такими – для таких людей!..
Повзрослевший на целую жизнь, что уместилась в четыре этих морских месяца, он поднялся со вздохом, но вышел в камбузные двери легко и не оглянувшись.
Оливье с квашеной капустой
Если бы не те кислые физиономии (которые так и подмывает рожами назвать – правильно будет), что вижу я теперь по нескольку раз на дню с интервалом в четыре часа, так бы наверное и не докопался до истины: кто виноват в той приснопамятной мне истории, и почему все именно так закончилось?
Конец ознакомительного фрагмента.