— Зачем?

— Я здесь больше не могу, Марк, — растягивает мое имя Валерка.

— Позвони маме/папе, они тебя спасут, — мне правда не хочется ехать и вызволять сестру из лечебницы, где ей еще могут помочь стать человеком.

На другом конце провода слышится нервное сопение Валерки.

— Не спасут. Мама сказала, что больше не верит мне, а отцу как ты знаешь на все плевать с высокой колокольни. Денег у меня с собой нет, точно как и вещей. У меня шанс только на тебя, братишка…

Ее голос такой жалостливый, что под действием алкоголя я начинаю чувствовать себя чуть ли не Суперменом, который может спасти человечество от погибели.

— До завтра потерпишь? Сегодня у меня алкогольная терапия, — делаю очередной глоток виски, откидываюсь на спинку дивана и забрасываю ноги на журнальный стол.

— Окей, Марик, только не в дрова, ладно?

Не отвечаю ей и тут же отключаюсь. По телевизору показывают полнейшую хрень и даже смешные видеоролики не поднимают настроение. В голове то и дело всплывает заплаканное лицо Лизы, ее сумасшедшая подруга, которая швырнула ключи от квартиры как раз в тот момент, когда я помогал забраться Олли в машину такси.

Представляю, как Валя (так кажется, ее звали) рассказывает моей Белоснежке о том, что видела меня с другой девушкой и в области груди болезненно ноет. Боль разрастается сильнее и сильнее, до тех пор пока я не пытаюсь что-нибудь предпринять. Беру телефон и набираю номер Лизы. Знакомая комбинация цифр, родное имя и необычайно долгие гудки. Один, второй, третий… Малышка, пожалуйста, возьми трубку, и я все объясню. Четвертый, пятый и отбой.

Недолго думая я швыряю мобильный телефон о стену, наблюдая, как служивший мне верой и правдой Айфон разлетается на мелкие кусочки. Это было феерично. И да, я все равно собирался покупать новый.

Утро было пиздец каким сложным. Давно я так не надирался. Под теплым душем кое-как привожу себя в чувство, пытаясь успокоить своего разбушевавшегося дружка. Он стоит колом, все еще лелея воспоминания о Белоснежке. Чувак, придется отвыкать. Малышка никогда нас подлецов не простит. На полную мощность включаю ледяную воду, и член становится совершенно немощным, что меня безумно радует.

–

— Вы уверены, что хотите прервать лечение? У Валерии Юрьевны очень неплохие показатели.

— Уверен, — перебиваю худощавую врачиху и смотрю на стоящую в сторонке сестрицу, которая нервно кусает губы и мечтает поскорее отсюда свалить.

Боится, что я передумаю. Достаю ручку, подписываю документы и забираю немногочисленные вещи Валерки из клиники. Едва мы оказываемся на морозной улице, как сестра бросается в мои объятия и радостно благодарит за то, что вызволил ее из этой тюряги.

— Кормят отстойно! Ничего не разрешают, мужиков нормальных нет, одни нарики законченные…

— Лер, тебя привезли сюда лечиться! Ты же сорвешься завтра.

— Клянусь, Марик, нет.

Подаю руку, когда сестра садится в автомобиль, и называю Семену адрес дома Валерки.

— Надеюсь, ты сбежала не из-за Антона.

Сестра отворачивает голову к окну и шмыгает носом.

— Нет, конечно. Он уже давно слинял в Штаты со своей обрюхаченной невестой. В какой-то момент я просто решила, что вытяну сама свои эмоции. Я справлюсь, Марк, обещаю. И больше не подведу.

Мы едем молча. Я задумчиво курю прямо в салоне одну за другой, а Валерка странно на меня посматривает.

— Это из-за той брюнетки ты такой?

— Какой такой? — усмехаюсь и сбиваю пепел в окно.

— Поникший.

Поворачиваю голову в сторону сестры и вскидываю брови. Валерка сидит, сложив руки на груди, и ждет от меня ответ. И, кажется, она не отстанет, пока не услышит от меня правду.

— Все нормально, Валер. Просто не выспался.

— От тебя воняет перегаром, а твое уныние передается воздушно-капельным путем даже мне. Скажи правду — она бортанула тебя что ли?

Сначала я громко смеюсь, а затем смотрю на дорогу в надежде, что мы подъезжаем к дому сестрицы, и допрос закончится прямо сейчас. Но нет — судя по затяжной пробке ехать нам бок о бок еще минимум сорок минут.

— Все намного сложнее, Валерия Юрьевна, — произношу, взъерошивая свои волосы пятерней.

— Колись, Марк, — она толкает меня в бок, я откидываюсь на кожаную обивку сиденья и почему-то рассказываю ей.

— Лиза — дочка той семейной пары, которую я сбил на своем «Порше». Помнишь? Август, две тысячи восьмого.

Она кивает и выслушивает все — от начала и до конца. Начало — то, с какими условиями я покидал особняк Подольского, конец — Лиза все узнала обо мне. И теперь в ее глазах я убийца и подонок.