Я не знаю, о чём мы говорили, но время летело стрелой. Время играло против нас. Уходило с дыханием и оставляло за собой следы хвостатых комет. У времени есть свой таймер и секундомер. Оно помнит всё и замечает каждую мелочь, каждые прожитые вдохи и выдохи, отмеренные нам кем-то свыше.

Но время на двоих имеет особый смысл и ритм. Как жаль, что нельзя остановить мгновения, когда ты чувствуешь биение чьего-то сердца не рядом, а за тысячи километров. По ту сторону другой жизни, но очень и очень близко.

— Тебе пора спать, Элен, — у него такой родной и приятный смех. — Ты засыпаешь на ходу. До встречи сегодня, oui?

Уже сегодня. Как хорошо, что уже сегодня…

Я засыпала с этой мыслью. Витала в облаках. Слышала голос Анри. Он вызывал во мне трепет, и я ничего не могла с этим поделать.

Сегодня выходной. Сегодня я высплюсь и буду мечтать. Мечтать, как никогда не мечтала до этого. У моей мечты теперь есть лицо и голос. Есть тёмные глаза и улыбка. Есть лучики морщин возле глаз — так хочется потрогать их пальцами. Коснуться губ. Услышать что-то очень интимное, близкое, ласковое, предназначенное только мне одной…

Утром меня разбудил звонок в дверь. Рано. Непростительно рано. Убивать я была не готова, но возмутиться — вполне.

— Ты что это, подруга, спишь как слон? Нет, как лошадь — стоя?

Я стою в коридоре в ночной рубашке. Холодно немного. А она с мороза, раскрасневшаяся и чересчур бодрая. В груди рождается недовольство. Ну почему, почему она такая энергичная и красивая? В то время как я похожа на осиное гнездо? На бамбук без листьев?

— А я тут мимо пробегала, на магазины набег сделала, продуктами затарилась. Думаю, дай зайду — давно не общались.

Она теснит меня и проходит внутрь. Бросает пакеты из супермаркета и снимает пальто, сапожки, шапочку. Встряхивает блестящими волосами и сияет, сияет, аж глазам больно.

— Ты умывайся, умывайся, давай. Халат натягивай. А я пока чай заварю, завтрак приготовлю.

Не подруга у меня, а золото! Пока я умывалась успела растрогаться чуть ли не до слёз. Рано расслабилась.

— Ну, а теперь давай, рассказывай! — приказывает моё «золото» и пальцем на табурет указывает. Чашку со слоником подвигает. Бутерброды.

— Что рассказывать? — прячу глаза в кружке и грею руки о её горячие бока.

— Вот только обманывать не надо, ладно? Я ж тебя вижу насквозь, Лен. Я вообще думала тебя с мужиком застукать. Думала, порадуюсь. Но нет так нет. Но что-то есть, я чувствую!

И я решаюсь. Я всё равно собиралась ей всё рассказать.

— Только не кричи сразу, ладно? — поднимаю глаза и словно в прорубь ныряю головой.

— А я и не кричу, — пожимает Инна плечами.

— Вот и не кричи.

— Да не кричу я! — повышает она голос. — Что ты натворила, а? — и за сердце хватается.

— Ничего такого. Я с мужчиной познакомилась. На сайте знакомств.

— Та-а-ак, — тянет подруга и руки у неё непроизвольно в боки встают. Коронный жест, который не вытравить и не победить. — Ты ж говорила, удалила всё. Сказала — до свиданья, чмошники? Мы ж с тобой договаривались вроде? Что поэкспериментировала ты и ладно, хватит.

— А я и удалила. Везде. На одном вот… он пришёл.

— Кто — он?

— Анри.

У Инки лицо становится — словами не описать. И пока она дар речи потеряла, я спешу вывалить всё на её прекрасную голову.

— Он француз, живёт во Франции. Мы общаемся с ним почти два месяца. А вчера говорили по скайпу. Впервые. Представляешь?

— И как ты с ним говорила и общалась? С переводчиком, что ли? Или на пальцах? Или систему жестов выучила?

— А он по-русски хорошо. И пишет, и говорит.

И тут она захохотала. Ржала бессовестно, до слёз.

— Ой, Лен. Ну ты наивная и доверчивая — это все знают. Но это ж и ежу понятно: дурит он голову. Небось альфонс какой-то. Квартиру твою отжать мечтает. Представляется французом. Как ещё письмо счастья тебе не прислал по почте, что, мол, наследство тебе в миллионы отошло? Только деньги заплати на судовые издержки. Господи, таких, как ты, уже не существует. Вымерли, как динозавры. А ты у меня всем веришь, добрая.

— Ну, перестань, Инн. Ну почему в каждом человеке ты хочешь видеть только плохие черты? Он… настоящий. Добрый. Глаза у него хорошие. Он умный, Инн. Мама у него русская. Поэтому он так хорошо язык знает.

— Ну, да. А папа — турецко-подданный. Как у Остапа Бендера.

— Почему турецко? — обижаюсь я. — Француз у него папа.

Инна смотрит на меня с жалостью. Головой качает.

— А как вы общались, говоришь? По скайпу? А номерок телефона он своего французского почему не дал? Сейчас, дорогая моя, есть лучшие варианты общения. По вотсапу, например, или по вайберу. Но нет же, по скайпу! А всё почему? Чую я: дурит он тебя со страшной силой, Лен!