В течение десяти лет, с 1858 по 1868 год, Салтыков-Щедрин служит вице-губернатором в Твери и Рязани, председателем казенной палаты в Пензе, Туле и Рязани. Однако, как бы сейчас сказали, методами работы оставался, мягко говоря, не доволен. «Провинциальная жизнь – великая школа, но школа грязная», – пишет Салтыков-Щедрин, – «…в провинции существует не действие, а произвол полицейской власти, совершенно убежденной, что не она существует для народа, а народ для нее».

Разочарованный в государственной службе, раздосадованный на невозможность что-либо изменить в судьбах народа и самой структуры власти, а также убежденный в собственной «не состоятельности» как чиновника своего времени в 1868 году Салтыков оставляет государеву службу и реализует себя как писатель.

«Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России… Вот этот-то культ, в основании которого лежит сердечная боль, и есть истинно русский культ. Болит сердце, болит, но и за всем тем всеминутно к источнику своей боли устремляется…» – признается Салтыков.

Боль сердца писатель пытается заглушить в своих сатирических творениях.

Произведение «Губернские очерки» было первым сатирическим опытом писателя, за которым последовал роман «История одного города», которому в 60-х годах предшествовали, кроме «Губернских очерков», и другие социально-проблематичные повествования как «Наши глуповские дела», «Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Клевета». То есть роман создавался не на пустом месте или, иными словами, не с чистого листа. Все эти произведения объединяет одна мысль, – падение городов подобных Глупову неизбежно, будущее за городами Буяново и Умново.

Первые глава романа «Опись градоначальникам» и «Органчик» были опубликованы в январе 1869 года в журнале «Отечественные записки», но затем до конца года приостанавливает работу над романом и пишет свои знаменитые сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Пропала совесть» и «Дикий помещик», дописывает цикл, в который вошли произведения «Господа ташкентцы», «Признаки времени» и «Письма о провинции». Кроме того, Салтыков выступает в роли журналиста, публикуя публицистические и литературно-критические статьи и рецензий.

С начала 1870 года в печать выходит продолжение романа «Истории одного города». В том же году роман вышел отдельным изданием под названием «История одного города» и вызвал противоречивое отношение к себе рецензентов. В силу неоднозначного толкования жанра и целей произведения, а также намерений самого автора, которого обвинили в издевательстве над народом, в кругах критиков и обывателей, Салтыкову-Щедрину пришлось даже выступить в печати и высказаться по данному вопросу, опровергая приписываемые ему «целый ряд замечаний и выводов, которые нимало до меня (С.-Щ.) не относятся».

Современника писателя отнесли роман к жанру исторической сатиры, сам же Салтыков-Щедрин так писал об этом утверждении: «… создавая «Историю одного города», я совсем не имел в виду исторической сатиры… Не «историческую», а совершенно обыкновенную сатиру имел я в виду, сатиру, направленную против тех характеристических черт русской жизни, которые делают ее не вполне удобною. Черты эти суть: благодушие, доведенное до рыхлости, ширина размаха, выражающаяся, с одной стороны, в непрерывном мордобитии, с другой – в стрельбе из пушек по воробьям, легкомыслие, доведенное до способности, не краснея, лгать самым бессовестным образом. В практическом применении эти свойства производят результаты, по моему мнению, весьма дурные, а именно: необеспеченность жизни, произвол, непредусмотрительность, недостаток веры в будущее…Сверх того, историческая форма рассказа предоставляла мне некоторые удобства, равно как и форма рассказа от лица архивариуса. Но, в сущности, я никогда не стеснялся формою и пользовался ею лишь настолько, насколько находил это нужным; в одном месте говорил от лица архивариуса, в другом – от своего собственного; в одном – придерживался указаний истории, в другом – говорил о таких фактах, которых в данную минуту совсем не было. И мне кажется, что в виду тех целей, которые я преследую, такое свободное отношение к форме вполне позволительно».

Конец ознакомительного фрагмента.