– Кто "за"?
– улыбнулся секретарь. И, оглядев всех, сказал, как отрубил: Принят единогласно!

А через несколько дней парткомиссия дивизии утвердила решение коммунистов полка, и мне вручили партийный билет.

Так я стал коммунистом.

Тот день был одним из дней третьего года войны, шел мне двадцать второй год.

Солтан Биджиев был старше. Ненамного, но все же старше. Однако зрелость на войне измеряется не по метрикам. И вот выпала мне как-то неприятная обязанность - прочесть Солтану нотацию.

С утра, помню, боевых вылетов не было. Небо еще с ночи затянула сплошная, от горизонта до горизонта, низкая облачность да вдобавок туман. Пользуясь случаем, кое-кто из летчиков решил привести себя в порядок. Особой необходимости в этом не наблюдалось: народ в нашей эскадрилье подобрался вообще аккуратный, подтянутый. На боевой вылет каждый собирался при всех орденах, не говоря уж о таких пустяках, как свежий подворотничок или надраенные до блеска сапоги. Словом, истинная причина лежала глубже: вместе с полком воевали молодые девушки-оружейницы, и летчики, особенно из холостых, никогда не упускали повода лишний раз наведаться в их хозяйство, переброситься шуткой. Для этого иголка или катушка ниток - предлог, удачнее которого и не придумать. Жизнь всюду жизнь, на войне тоже.

Работали оружейницы поблизости от летного поля - набивали ленты для пулеметов и пушек. Легкой их работу не назовешь. В иной день на каждый самолет приходилось по полторы-две тысячи снарядов, не считая пулеметных лент. И все же девушки умудрялись находить время, чтобы следить за собой, - как-то получалось, что оказывали облагораживающее влияние и на летчиков. На танцах, например, которые устраивались по вечерам либо в офицерской столовой, либо, если позволяла погода, прямо под открытым небом, давно уже перевелись небритые лица, нарочитая неряшливость в одежде, залихватские, ухарские манеры. Девушки научили уважать себя, и отношения, которые установились между нами, мало чем отличались от тех, как если бы они складывались в обычных условиях мирной, довоенной жизни. Единственное, что заметно изменило их и добавилось к ним, это сознание общего боевого товарищества с вытекающим из него чувством равенства перед неизбежными тяготами войны, ее опасностями. И когда кто-нибудь из бойцов забывался, пытаясь проявить в адрес девчат заботу с позиций, так сказать, мужского превосходства, девчата встречали такие поползновения в штыки. Единственной сферой, в рамках которой они охотно принимали любую помощь или услугу, было снабжение их хозяйства предметами, касающимися чисто женского обихода.

Вот и тогда группа летчиков наседала на лейтенанта из БАО - батальона аэродромного обслуживания, - стараясь добыть с его помощью ящик хозяйственного мыла для стирки и утюг.

– Может, вам и швейная машинка требуется? И пылесос? И палехские шкатулки?
– отбивался тот.
– Ну где я вам этот чертов утюг возьму? Где?

– БАО - все может, - гудел у него над ухом Пряженников, стараясь подольститься.
– БАО - это вам не шуточки, БАО, можно сказать, бог быта!

– Ну ладно!
– сдался наконец лейтенант.
– Мыло я выпишу, а утюг...

– А утюг тоже выпишешь, - перебил его Лядский.
– Нужен утюг.

– Так нет же их ни на одном складе! Мы же в конце концов не Мосторг, мы аэродром обслуживаем! Понимаете, а-э-ро-дром!
– окончательно впал в отчаяние лейтенант.
– Нет у меня утюгов!

– А ты в деревне на махорку сменяй, - ласково предложил Пряженников.
– Или на спички. А?

– Нет, верно говорит комполка: начнешь с иголки, кончишь обозом!
– махнул в изнеможении рукой лейтенант, отходя от летчиков.
– Черт с вами, будет вам утюг!

Посмеявшись вместе со всеми, я предложил, пока есть время, сходить в столовую похлебать горяченького.

После обеда, как и рассчитывали, туман стал рассеиваться.

За четверть часа до вылета я, помня о недавней гибели Шурика, собрал эскадрилью и, к молчаливому удивлению своих друзей, провел такой подробный инструктаж, какого им давненько не приходилось слыхивать.

– А если кто по не зависящим от него обстоятельствам отстанет от группы, пускай жмется к земле и на бреющем топает домой!
– закончил я под изумленные взгляды товарищей свои небывало тщательные, дотошные наставления,- Всем ясно?

Летчики дружно промолчали. Один Биджиев, ради которого я и лез вон из кожи, с едва приметной в голосе хитринкой спросил:

– А что это - не зависящие от меня обстоятельства?

– Ну, если заплутает кто... В смысле потеряет ориентировку, - уточнил я и, почесав в сердцах подбородок, нарочито грубовато закончил: - Словом, независящие обстоятельства - это те обстоятельства, которые, лейтенант, от нас с вами не зависят! Теперь ясно?

– Теперь ясно!
– заключил необычный инструктаж Пряженников.

Остальные тоже наконец поняли, из-за чего сыр-бор, и, добродушно посмеиваясь, разошлись по машинам.

– Пойдете у меня ведомым слева!
– сказал я Биджиеву напоследок, решив, что раз уж взялся опекать новичка, то дело нужно доводить до конца.

На цель вышли скоро и точно.

Заметив вереницу вражеских грузовиков, я с ходу со снижением пошел в атаку. И тут же испуганный голос Биджиева:

– Командир! Твоя машина горит!

"Что за черт! Неужели проморгал?
– мелькнуло у меня в голове.
– Нет, не может такого быть!"