Телефон на столе зазвонил. Сидящий за столом человек с летными петлицами убрал от лица руки и несколько секунд смотрел на него, как на готовую взорваться бомбу. Потер ладонями черное от бессонницы лицо, взял трубку.

– Слушаю!

– Командир 16-го ИАПа Пруцков? С вами будет говорить товарищ Сталин, – в трубке что-то щелкнуло, на самой границе слышимости возник прерывистый вой. Мучительно хотелось достать пистолет, пулю в сердце – и далее покой. Но это было бы трусостью, и комполка запретил себе думать об этом. Будь что будет.

– Товарищ Пруцков. С вами говорит Сталин.

– Здравия желаю, товарищ…

– Не надо. Расскажите, как это произошло.

Пруцков вздохнул.

– Групповые полеты ночью невозможны, товарищ Верховный Главнокомандующий. Поэтому свидетелей, наблюдавших бой с близкого расстояния, не осталось. Капитан Сталин находился на боевом дежурстве. Был направлен на перехват идущего к Москве бомбардировщика. По сообщению наземных наблюдателей, и наш истребитель, и бомбардировщик, предположительно, «Юнкерс-88», упали почти одновременно. Я отдал приказ найти место падения самолета Василия.

– Отставить. Вы – летчики, ваше дело – летать. На земле есть кому заняться поисками, – голос в трубке замолк, майор ждал. Наконец, слегка изменившимся тоном собеседник спросил:

– Федор Михайлович, – по имени-отчеству собеседников Сталин называл редко, майор этого не знал, но почувствовать особость момента было нетрудно, – скажите мне просто, как мужчина мужчине – какой он был? Василий?

– Он был хороший летчик. И… ничего не боялся, товарищ Сталин. Никого и ничего. Своих берег как мог. А вот себя… И мы его…

– Спасибо, Федор Михайлович. Я понимаю, вы стараетесь говорить о погибшем товарище только с лучшей стороны. Но… я звоню вам сейчас не только как отец. Есть еще несколько вещей, которые мне знать просто необходимо. По ряду причин. Скажите… Если бы Василий остался жив и… вырос по службе, мог бы он… начать куролесить? Я не приказываю, я прошу – отвечайте честно.

– Он был летчик, товарищ Сталин. Если вы о выпивке – этим многие грешат. Особенно теперь. Нервы у людей не железные.

– Значит, выпивал. Чудил?

– Бывало. Как и любой летчик, товарищ Сталин, – майора прорвало. – Мы все люди. И он тоже был человеком. Отличным человеком и отличным летчиком. И мы, товарищ Сталин, за него отомстим.

– Мстить – не надо. Специально мстить. Просто выполняйте свой долг, майор. Сбивайте их и постарайтесь оставаться живыми сами, чтобы сбивать их дальше. Это и будет самая лучшая месть. Спасибо, товарищ майор. Удачи в бою – вам и вашим летчикам.

Андрей возненавидел дороги. Одно дело, когда длинная лента, пусть даже разбитая гусеницами и колесами до полного изумления, ложится под колеса километр за километром, и совсем другое – когда приходится перемахивать через ладно пятьдесят, а то и все триста метров открытого пространства, ежесекундно опасаясь услышать лающее «Хальт!» от ненароком подвернувшегося патруля. Однако ж другого выхода не было. Выждав пару минут и не заметив ни пятнышка «фельдграу», они с Давидом перемахнули через просеку со змеящимися колеями и вломились на опушку очередной рощицы. Звенели последние комары, стрекотала сорока.

– Гляди! – Давид указывал на двухметровую треногу из молодых березок, с вершины которой к двум точно таким же эрзац-столбам тянулся провод немецкого полевого телефона, – режем?

Андрей внимательно посмотрел на жерди. Срез был еще сырым, сочился влагой.

– Резать-то режем. Только… Как ты считаешь – немцы ведь пойдут обрыв искать.

– Предлагаешь встретить?

– А тебе самому бегать не надоело? Меня уже заездило зайцев изображать. Тем более после вчерашнего…

– А справимся?

– Думаю, справимся. Немец пока непуганый, вряд ли больше двоих пошлют. Из леса, тихонько… А если целая толпа припрется – значит, не судьба, услышим и ноги сделаем. Накрайняк – совесть перед смертью спокойна будет.

– Это точно, – Давид достал из чехла штык-нож.

– Погоди. Тут по уму надо, – Андрей покачал треногу, держалась она хлипенько. – Ща мы эту хрень завалим, чтобы все поестественнее выглядело. Нехай отвлекутся. И засядем мы во-он там. Немаки, судя по следам, туда ушли, значит, оттуда и вернутся. Вот не доходя до обрыва, мы их и встретим.