Мы так и сидели, передавая бутылку друг другу, и смотрели фотографии с их свадебного альбома, когда Брук совершенно неожиданно сказала:

– Я скучаю по сексу с ним и ощущению, как его тело прижимается к моему.

Я сразу почувствовал себя неуютно и отодвинул альбом с моих коленей на её. Это было не то, что ей следовало мне говорить. Во-первых, я никогда не хотел думать о голом Логане, и никогда раньше не видел его таким. И во-вторых, я был абсолютно уверен, что подобные вещи не должны касаться нашей дружбы.

– Ладно... сейчас я, пожалуй, пойду, – мое сердце начало колотиться. – Позвонить Обри?

– Нет, – Брук схватила меня за руку и заставила сидеть на месте. – Не будь киской. Мы просто разговариваем, немного перебрали с выпивкой, но я не о чем тебя не расспрашиваю. Мне просто нужно, чтобы кто-то побыл рядом... чтобы не быть одной. Теперь я постоянно одна. Даже если здесь есть люди, я – одна. Никто этого не понимает. Я не хочу двигаться дальше. Я хочу его.

Зато я понял. Поэтому я хотел быть рядом с Брук. Она понимала и не хотела говорить со мной о том, что надо двигаться дальше.

– К твоему сведению, – я должен был это сказать. Я не мог позволить Брук думать, что считаю, будто она хотела этого от меня. – Я не думаю, что ты меня о чем-то расспрашивала. Я просто думал, что, может, ты хотела бы поговорить с Обри о таких вещах.

– Я знаю. Обри потрясающая, но она не понимает меня так, как ты, – Брук повертела рукой. – Она считает, что я скучаю по физической близости, но никто не знал Логана так, как ты. Ты понимал его, и он доверял тебе так, как никому больше.

Это я тоже понял. Никто не мог понять, пока не побывал на этом месте или не потерял кого-то близкого. И да, Логан был как брат для Обри, но это другое. Она не чувствовала того огромного вакуума в своей жизни, который образовался, когда Логана не стало. Я чувствовал. Брук чувствовала.

– Я звоню психотерапевту.

– Для кого? – я немного наклонил голову вперед, чтобы посмотреть на нее. – Для тебя или меня?

Брук рассмеялась, сделала то, что я почти разучился делать.

– Для обоих, – девушка вздохнула. – Как это происходит?

– Если бы я знал.

Мы сели там, ещё раз передав бутылку друг другу, и она вздохнула, откинув голову назад, на спинку дивана, погружая ее в мягкую ткань.

– Мне нужно услышать от тебя, что все будет хорошо.

– Я не могу этого сказать. Я могу сказать, что буду там ради тебя... как и Обри.

– Ты такая киска, – поставив бутылку на кофейный столик, Брук пробежалась ладонями по бедрам и глубоко вздохнула. – Думаю, я что-нибудь приготовлю.

– Может быть, я и киска, когда доходит до этого дерьма, – я сделал ещё один глоток из бутылки, позволяя алкоголю снова обжечь горло. – Но ты никогда не поймаешь меня на скармливании тебе подобной лжи.

– Я знаю, – роясь в шкафах, Брук вытаскивала ингредиенты, похоже, для шоколадного печенья. Передвигаясь по слишком большой кухне с безупречно чистым оборудованием и каменным полом, она продолжала бурную деятельность. – Ты не из дерьмовых парней. Конечно, пока не пытаешься выразить свои чувства.

– Ладно, остановись, – я рассмеялся. – Сейчас ты слишком жестока со мной.

Когда печенье было приготовлено, мы съели его, и я знал, что мне пора домой. Обри, в конце концов, будет гадать, где я был.

– Знаешь, что хуже всего? – спросила Брук, протягивая мне оставшееся печенье, чтобы я отнес его детям, когда сказал, что мне нужно идти. – Я не хочу двигаться дальше. Не хочу, чтобы раны заживали. У меня такое чувство... будто каждый день идет коту под хвост. Это угнетает. Все ожидают, что мы переживем это, но мы умерли внутри. Как мы можем?

Она сказала «мы», потому что точно знала, как я себя чувствовал. Если кто-нибудь вообще знает.

– Мы должны попытаться, – сказал я, предложив ей единственную мудрость, которую мог. – Я скажу тебе, что мы делаем. Мы чтим его память, и мы учимся благодаря этому. Вот, что мы делаем.

Брук заинтересованно посмотрела на меня.

– Правда?

– Правда что? – дыхание немного сбилось. Ожидание ее объяснений заставило меня волноваться.

– Мы учимся благодаря этому?

– Что ты имеешь в виду? – я опустил взгляд на свои руки.

– Джейс, – Брук вздохнула. – Ты приходишь, чтобы проверить как мы, почти каждую свободную ночь. А что насчет Обри и детей?

Я ничего не сказал, и она сама все знала. Я избегал их, вот что это было.

– Я так поступаю ради них, – сказал я, в действительности не желая больше ничего признавать. – Я хочу, чтобы у них была хорошая жизнь. Зарабатываю для них хорошие деньги.

Мой ответ не имел никакого отношения к тому, что я на самом деле делал. Я приходил сюда, потому что чувствовал себя ответственным за Брук и Амелию. Я чувствовал вину. Не хотел признаваться ей в этом, но мой ответ, произнесенный как отвлекающий маневр, стал началом для ещё больших откровений.