Шрифт:
И пошёл было уже Годомир прочь, совсем растерянный, как обратил вдруг внимание его взор на малахитовую шкатулку. Крутил-вертел Лютояр её в руке, обнюхал и открыл. Коробочка была пуста, но на всякий случай хладич сложил её себе в карман.
И направился Годомир в сторону гор, ибо снизошёл на него дух добрый и вёл, куда надо.
Идя мимо одного ущелья, уронил Лютояр шкатулку прямо туда. Хвать — клубок волшебных нитей, который таскал хладич ещё со времени друидова испытания, также укатил, вслед за коробочкой, но конец зацепился за сук одного древа.
И полез храбрец вниз по верёвке, и не подвела, не разорвалась. И валяется шкатулка подле какого-то потайного хода в гору, вроде норы.
И вошёл Годомир туда, и шёл, осторожно ступая в кромешной темноте, пока не повстречался с парочкой гномов. И спросил у них путник, не из этих ли мест малахитовая шкатулка, ибо не мог поверить на случайность текущих событий.
— Из них самых; это вещица сотворена в Медной горе, где ты сейчас находишься. И есть у горы хозяйка, но она суровая весьма и высока ростом; не чета нам.
Оттолкнул тогда грубо гномов Лютояр, и уверенным шагом зашагал в то место, которое казалось светлее многих других. И стены отбрасывали блики, и свод его сиял.
И вот, сидит в той тверди черноокая Кровожадина, и словно поджидает хладича:
— Входи. Ибо знаю Я, кто переминается там на пороге. Шапку сними, ибо от Моего взгляда не ускользнёт ничто; и и что для одних невидимо — для Меня видимо всегда.
И повернулась Рагнильда, и смерила вошедшего Годомира холодным взглядом. И треснула коробочка, и льдинками упала на пол подгорной пещеры.
Выхватил тогда Лютояр из ножен своих меч-кладенец и рявкнул:
— Одна сестра ушла. За ней уйдёт другая. Третья же погибнуть не должна.
И молчала ведьма, и медлила, ибо почуяла, что не по зубам ей этот крепкий орешек.
— Я могу сохранить тебе жизнь! — Воскликнул хладич. — Вспомни, на что ты пошла ради нордов! Ты всё-таки не оставила их одних на поприще войны, послав и флот и войско! Значит, есть в тебе хоть капля жалости и доброты!
И не ответила Рагнильда, точно заклеены были её уста смолой.
— Пожалуйста, смилуйся над Майей! — Умолял Годомир. — За что ты так с ней? Чем прогневала она тебя, чем насолила? Послушай: Хельги больше нет; мы потеряли, к сожалению, её. Так не позволь сгубить и младшую свою сестрёнку! Пойми, ты ведь останешься совсем одна! Тебя не тяготит собственное одиночество?!
— Нет. — Молвила Кровожадина. — Мне прекрасно, когда Я остаюсь наедине со своими мыслями, и никто Меня не допекает любопытством и глупыми расспросами.
— Оставайся, но Майю пожалей! Прошу тебя, не доводи до греха…
Тогда восстала королева во всю величину своего роста, и насмешливо ответила:
— Глупец! Я не боюсь ни тебя, ни твоего остро отточенного клинка; никого и ничего. Я богиня; Я сама себя таковой сотворила. Нет Мне равных в магии, и уже не будет.
И хлопнула в ладоши Снежная королева, и привели гномы под руки дрожащую от озноба, точно осиновый лист, Майю.
— Забирай свою зазнобу и избавьте Меня оба от своего присутствия! — Зашипела Рагнильда.
И в тот самый миг, как она это сказала, рассеялись остатки чар, и вспомнила Майя всё; и разверзлись её уши и рот для восприятия. И согнулись её колени, и съехала девушка на пол, не в силах устоять от такого потрясения.
— Сестра, сестрёнка! Не может быть… Ты не такая! Ты бы не смогла! — Отбивалась златовласка от навязчивых мыслей, ибо это были не сказанные вслух ведьмины речи, в которых она описала вкратце все события в Фантазии, пока была та Спящей красавицей, и вплоть до сего дня. Но поток навязчивых мыслей всё не прекращался:
— Да, Майя, да! Я пошла на это, Я такая…
И медленно, но верно началось землетрясение.
Тогда схватил Годомир Майю за руку и начал уводить из подгорных пещер. И остановился в проходе, и протянул другую руку Рагнильде:
— Ты можешь пойти с нами! Довольно уже смертей! Верую я, что простит тебя дух добрый…
— Меня? — Захохотала королева Тронна, некогда — средняя дочь в семье странствующего купца. — Я такая же, как Хельга, о хладич: она не могла не быть воином; а Я не могу не быть злой феей…
И сняла исполинка с пальца своего перстень, и покрутив блестящий камешек кровавого цвета, быстро высыпала что-то в преисполненную вина чашу. И выпив, мгновенно отравилась насмерть с гордой улыбкой на лице. И упала, и не стало Рагнильды. И засыпало её обломками скал, и они теперь её могила.