Гоша рванулся к двери, но снова вернулся.

— А номер?

— 36-12-64. Торопись!

В палату вошёл Борис Витальевич, за которым семенила расстроенная Нина Михайловна.

— Что тут с вами?

Гелька нетерпеливо скребла ногтями по краю кушетки, ожидая, пока врач подойдёт поближе, и, едва он оказался в пределах досягаемости, рванула его за синюю униформу, притягивая ближе.

— Моя подруга! — горячо зашептала она ему на ухо. — Я хотела восстановить её силы и сделала дыру.

Полетаев резко выпрямился. Его медицинская рубаха затрещала по швам — Ангелина держала цепко, стараясь сказать ему ещё что-то, чтобы убедить, объяснить…

— Выйдите, пожалуйста, — нарочито равнодушным тоном попросил он Нину Михайловну. Та всплеснула руками и, едва не плача, вышла за дверь.

— Что?! — Борис обернулся и схватил Гельку за руку, вцепившуюся в его рубашку.

— Я хотела ей помочь! — шмыгая, жалобно простонала Гелька.

Дверь неожиданно распахнулась, и в палату влетел Гоша. Увидев врача, он споткнулся, притормозил, извинился и, наклонившись в сторону сестры, громко зашептал:

— Она дома. Очень рассердилась, что я линию занимаю: говорит, что ждёт звонка. Не знаю, но, по-моему, она в порядке.

Он кивнул доктору и вышел. Борис Витальевич повернул к Ангелине своё разъярённое лицо, перехватил её руки и прошипел:

— Как можно быть такой безмозглой?

Гелька, свесив голову, заплакала. Раздался стук, и в палату заглянул запыхавшийся Егор. Увидев разворачивающуюся сцену, он недоумённо замер на пороге. Борис гневно отбросил от себя руки Ангелины и желчно обратился к Егору:

— Наша чудо-девочка наделала глупостей. Вам придётся найти время проведать её подругу, которой она здорово удружила!

— Что случилось? — Егор перевёл взгляд на Гельку.

— Янка, — всхлипнула она, — ты её знаешь — она надо мной живёт. Проверь её, пожалуйста, просканируй…

Гелька сползла на подушку и залилась слезами, а Егор вышел из палаты без лишних вопросов.

Через час, который мучимой тревогой Ангелине показался вечностью, парень принёс добрые вести.

— Тебе почти всё удалось, — утешал он её. — Конечно, сначала лучше было посоветоваться, хотя бы со мной… но, в целом, ты справилась: и энергию перелила, и целостность биополя подруги восстановила. А ауру поправлять я тебя научу. Только вот себя ты не пощадила.

— Да, — каркнул из своего угла заполнявший какие-то бумажки и всё ещё сердитый Борис Витальевич, — ей нужно было "сдать кровь из пальца", а она "резанула себя по горлу"! Примерно так.

— Ты ещё после вчерашней потери энергии не восстановилась, ничего не ела, а тут вскрыла напрочь весь свой резервуар, — пояснил Егор. — Да! Твоя подруга спрашивала на счёт какого-то ключа?

— Ах! — Ангелина прижала ладонь ко рту. — Я ей обещала перед уходом занести ключ, чтобы она могла собраться на дискотеку! Бедная Янка! Но ведь мама с Гошей уже вернулись домой, да?

— Нет, ты совершенно невозможна! — с изумлением покачал головой Егор. — Только что чуть не убила подругу, а теперь переживаешь, что та не сможет пойти на дискотеку?

Из своего угла многозначительно хмыкнул Борис Витальевич, и этот звук должен был, по-видимому, означать: "подожди, поживи с моё, тогда перестанешь удивляться женщинам!"

— Для неё это очень важно! — сердито заявила Гелька. — И она пойдёт на дискотеку! Только в своих штанах!

Егор странно хрюкнул, сделал вид, что закашлялся и отвернулся, пряча улыбку. Ангелина поняла, что сморозила жуткую глупость, поэтому рассердилась ещё больше.

— Я хочу домой! — заявила она, приподнимаясь. — Я уже хорошо себя чувствую!

— Лежать! — рявкнул на неё Полетаев. — С вашей терминаторской мощью и куриными мозгами, вас опасно пускать к людям! Кто знает, что вы ещё отмочите! Уж сутки я вас здесь продержу: и мне спокойнее, и окружающим безопаснее.

Гелька умоляюще взглянула на Егора, но тот, непреклонно покачав головой, похлопал её по руке и поднялся.

— Я пойду. Надо же проверить, что в моей комнате творится.

Борис Витальевич вышел вместе с ним, и сразу стало пусто и скучно.

Время в больнице тянется особым образом: дробится мозаичными осколками и замирает в попытке оттянуть неприятные человеческому организму моменты. Оно впечатывает в память болью мельчайшие детали, противоестественной нормальной человеческой жизни обстановки и отвратительные подробности экзекуции над собственным телом, как будто необходимые ему, чтобы жить.

В первые же пять минут Ангелина уже нестерпимо соскучилась и загрустила. Сейчас она рада была бы даже раздражённому Борису Витальевичу с его едкими репликами.