— Может еще что-нибудь передвинуть? — полушутливо спросил он, привлекая мое внимание.

— Нет, спасибо.

Я протянула ему деньги. Отметила, что мастер резко поменял манеру общения. Грубость испарилась, уступая место неизвестно откуда взявшемуся флирту. С чего бы только? Ему что, ветром из зеркала надуло что ли?

— Если что — зови, — развязно добавил он, забирая деньги. — Телефончик могу оставить…

В голове мелькнула шальная мысль — почему бы не закрутить роман с этим парнем? Молодой, стройный, с копной волос на голове… Не то, что Аркаша. Вот только глаза у него мутные, грязно-серые. И нет в них ни единой искры влюбленности — только пустой животный интерес. Небось увидел, что девка одинокая, вот и решил скоротать вечерок-другой. Без обязательств и последствий.

— Не стоит, — уверенно ответила я. После чего без лишних сомнений выпроводила мастера за дверь.

Вернувшись в комнату, я провела рукой по зеркалу. Оно отлично вписалось в проёме между комодом и диваном. Обстановка напоминала сказку. Казалось, что зеркальная гладь мерцает, переливается серебристыми красками, а отражение живёт по своим законам. На миг я застыла, а потом отмахнулась от наваждения и принялась укрощать расческой непослушную копну волос. С языка так и просилась фраза злой королевы-мачехи из «Спящей красавицы»: «я ль на свете всех милее». Повинуясь внезапно охватившему порыву, я принялась расчесываться всё быстрее. При этом все ближе подходила к отражению, пока, наконец, не оказалась около него глаза в глаза. Сердце тревожно кольнуло, по спине пробежала стайка мурашек. Словно увидела в зеркале совершенно чужое лицо. Мотнув головой, я стряхнула неприятное ощущение и принялась переодеваться — Аркаша обещал ждать меня после работы на скамейке во дворе.

Мы гуляли несколько часов, но казалось, что время стояло на месте. Полная луна рассматривала нас с небес, мелкие точки звезд манили недоступностью. Злой ледяной ветер трепал по щекам и теребил мои волосы. Вот когда я посмотрела на голову кавалера с завистью.

Я держала Аркашу под руку и просто шла, он рассказывал мне про работу, потом перешел на стихи Есенина. А я ловила себя на том, что уже не смогу отказаться от его общества. Вспоминала сегодняшнего мастера и улыбалась. Всё-таки хорошо, что я его отшила.

Когда же луна скрылась за пеленой тучевых облаков, «Ромео» проводил меня до подъезда. И опять никаких попыток напроситься в гости. Я могла только удивляться его терпению. Другой бы давно уже намекнул на постель. А этот — нет. Значит, либо у него была еще одна обласканная, либо — терпел мужик. Первая мысль обдала душу скользкой ревностью, вторая больше пришлась по душе. Я даже немного им погордилась — всё то время, что поднималась на седьмой этаж.

Над головой тревожно кричала птица, в нос бил застоялый дух прелый листьев. Перед глазами мелькали деревья. Я сидела в клетке, трясясь от холода и злости. Как оказалось, на мне совершенно ничего не было, а ветер дул так, что пробирало до костей. Двое мужчин тащили меня на плечах, а я металась из стороны в сторону, насколько это было возможно, пытаясь расшатать свою тюрьму. Я ненавидела их.

— Тише ты, сучье вымя! — выругался один из них.

По мне, так они выглядели как двое из ларца — бесформенные кучи грязного тряпья. Только ростом разнились: один высокий, другой — заметно пониже.

— Будешь и дальше елозить, я тебя проучу, — процедил сквозь зубы его напарник. — Спусти-ка!

Они остановились, медленно опустили клетку со мной на землю. Тогда тот, что пониже, спустил штаны и потряс передо мной чем-то настолько противным, что меня вывернуло прямо себе под ноги. Когда же я догадалась, что это за волосатый ошметок, меня вывернуло еще раз — желчью. И почему я так туго соображала? Живот скрутило судорогой, ну да, я же не ела уже третьи сутки. Воду вливали силком, а вот заставить есть не могли.

— Остынь, мы тогда за нее ничего не получим, — старался урезонить товарища тот, что повыше.

— Это почему же? — скривился тот, что пониже, показывая гнилые зубы.

— Очень гордая тварь — издохнет. Горло себе переест и издохнет.

— Она быстрее с голода издохнет.

— Не издохнет. Мы это поправим. Как-нибудь.

Напарник посмотрел на него выразительно. Мол, как?

А я тем временем с удивлением разглядывала себя — мне было от силы четырнадцать. Худые руки и ноги, плоский мускулистый живот и едва проклюнувшаяся грудь. Да я же совсем девочка! Выходит, это сон? Мне полегчало. Значит, скоро всё кончится: растворяться в звуках будильника и эти чудовища и клетка.

Но вместо этого меня крепко треснули по затылку. Оказывается, пока я отвлеклась и отвернулась спиной к дверце, тот, что повыше, открыл клетку и чем-то саданул меня по голове. Больно было взаправду, и я бы закричала и заплакала, не провались в беспамятство.

На этот раз меня скрутили по рукам и ногам и несли на чем-то вроде носилок. Раз в день мои мучители останавливались и принимались меня кормить. Один нажевывал черствую лепешку, потом кидал жевки в чашку с молоком. Другой зажимал мне нос и заставлял глотать эту жижу. Было противно, меня мутило, сердце заходилось злобой и тоской. Когда всё закончится? Когда я уже проснусь? Затылок саднило будто взаправду, а холод въелся до костей.