— Ничего особенного, — ровным голосом ответил Шентарс. — Мой хозяин, царевич Торриен из рода Эннариш, удостоил вашу дочь чести стать его хасси. С сегодняшнего дня она будет жить в Верхнем городе в Рубиновом дворце царей. Ваша семья будет вознаграждена за подарок, сделанный царевичу. Вы ни в чем не будете нуждаться…

— Но она — моя единственная дочь, — тихо проговорила Дарилла, неожиданно перебивая дженмирая. — Зачем мне деньги?

В глазах старой женщины блеснули слезы. Но Шентарс ничего не отвечал. И ни один мускул на его лице не дрогнул, пока он глядел на нее.

— Мне будет позволено видеться с ней? — спросила Дарилла, так и не дождавшись ответа.

— Это запрещено, — отрезал дженмирай.

Губы матери снова дрогнули.

— А писать? — проговорила она в последней надежде.

Шентарс несколько мгновений молчал, только серебро его глаз растекалось в радужках какой-то неозвученной мыслью. А затем он проговорил:

— Нет. Мне жаль.

С этими словами он подал сигнал трем мужчинам за своей спиной. Они по очереди вышли из дома, а затем вернулись, неся в руках три небольших расписных и выложенных каменьями сундука. Поставили их на пол у ног старой женщины и, склонив головы, по очереди открыли три замка красивым, сложно выполненным ключом.

Как только крышки откинулись назад под действием невидимой пружины, казалось, свет в помещении померк от блеска тысяч золотых аспидов, сверкающих внутри.

Фендор выдохнул, остолбенев на миг. Иллиана и вовсе не поверила своим глазам. Такого количества денег хватило бы, наверно, чтобы скупить весь их квартал. Все дома и лавки, конюшни, лошадей и каретный парк. На эти средства можно было выстроить огромный великолепный дом, в котором могли бы жить десятки человек. Можно было построить приюты для детей…

И только Дарилла окинула сундуки невидящим взглядом и снова посмотрела на Шентарса, будто ожидая, что он передумает.

— У вас есть час на сборы, — проговорил тот, словно специально обрывая у женщины последнюю надежду. — Затем мы выезжаем.

С этими словами он развернулся, собираясь покинуть дом. Но на пороге вдруг бросил:

— Ради вашего же блага — не пытайтесь сбежать, — будто пригвоздил он Иллиану холодом в серых глазах. — Лавка окружена. За хасси уплачена цена. По закону она больше не принадлежит этому дому.

И окончательно вышел вместе со своими помощниками, которые, очевидно, подчинялись ему беспрекословно, как командиру.

Как только дверь за ними захлопнулась, Дарилла упала в жесткое деревянное кресло и разразилась горькими слезами.

Фендор посмотрел на свой нож, который так и блестел в руке безо всякого толка, и беззвучно выругался.

— Ты не поедешь, — упрямо сказал он. — Я что-нибудь придумаю…

Это прозвучало настолько жалко и беспомощно, что девушка только вздохнула и покачала головой. Она тоже не знала, что делать. Но понимала одно: если удариться в панику и слезы — будет только хуже. Кончатся силы, навалится апатия и чувство безысходности. И матери от этого не полегчает.

— Мама, я буду тебе писать, — твердо сказала она, опустившись на колени рядом с женщиной.

Дарилла подняла от ладоней заплаканные глаза.

— Лжешь себе, но не лги нам, — проговорил Фендор. — Тебе не позволят писать. Никому не позволяют.

Иллиана не обратила на него никакого внимания. Она смотрела только на мать.

Мокрые, слипшиеся ресницы немного ворчливой, но при этом вечно улыбчивой женщины заставляли ее сердце истекать кровью.

Она тоже боялась. Боялась никогда больше ее не увидеть. Не прижать к своей груди. Не почувствовать ее любящих объятий. Пожалуй, за одно это Торриена можно было возненавидеть.

А еще это могло сломать…

Но Иллиана не планировала вдаваться в панику. Не собиралась позволять кому-то или чему-то корежить и разрушать ее жизнь. Рвать в клочья ее сердце и сердце ее матери.

А потому она положила руку маме на плечо и уверенно сказала:

— Я сумею найти выход. Ты же мне веришь, мама?

Дарилла хлопнула пару раз мокрыми ресницами, ничего не ответив. Но она смотрела на дочь, не отрываясь, цепляясь за ее слова как утопающий за прутик, свисающий с отвесной скалы в бушующее море.

Иллиана никогда не позволила бы матери утонуть в этом море.

— Ты же помнишь, что я всегда нахожу выход? — продолжила девушка тихо, не сводя с матери глаз.

Дарилла неуверенно кивнула и, наконец, слабо проговорила:

— Но как?

— Я же буду хасси самого царевича, — придумывала на ходу Иллиана. — Подкуплю кого-нибудь. Тебе доставят мое письмо, обещаю. В конце каждого месяца жди. Обещаю.

Дарилла кивнула, словно увидев в глазах дочери что-то такое, что ее убедило.