Шрифт:
Ныне, на пересечении еще одного шварцшильдовского радиуса в истории Капиталистической Системы, именно эти качества Маркса – как социального мыслителя и теоретика, именно целостный антикапиталистический (некапиталистический) по принципу конструкции характер теории Маркса становится удивительно созвучен новой эпохе: предкапиталистическое и посткапиталистическое, раннекапиталистическое и позднекапиталистическое сходятся; Маркс с его теорией оказывается нашим современником, перепрыгивая целую эпоху – ту, в которой он был важен как идеолог, в которую идеология марксизма была главной антисистемной идеологией.
На выходе из XX в., из Современности, из Капитализма (из христианской эры?) Маркс стал архива-жен, и из всех «идейно-политических» искусств для нас, похоже, важнейшим оказывается марксизм. Но не как идеология – век идеологии и идеологий прошел: vixerunt, а как социальная теория и научная программа. В этом смысле марксизм представляется намного более интересным и выигрышным по сравнению с либерализмом и консерватизмом. И не только потому, что марксистская традиция намного теоретичнее и интеллектуальнее (недаром в XX в. все крупные интеллектуалы были «левыми») двух других идеологических традиций. Не менее, а быть может и более важно то, что марксизм претендовал на статус научной идеологии, опирающейся на верное понимание исторических законов, исторической необходимости. Марксизм – идеология, но – научная. И это одно из главных, если не самое главное противоречие марксизма.
Наука и идеология суть принципиально разные сущности (подр. см. выше); попытавшись объединить их в некую целостность, которая позднее приобрела характер квазирелигии 91 (в этом в очередной раз проявляется синтетически-перекрестный характер марксизма до такой степени, что порой кажется: помимо религии, науки и идеологии есть четвертая форма организации духа – марксизм), Маркс придал своей идеотеории (или теоридеологии) небывалую динамику и гибкость. Но этим же он зафиксировал и точку «кощеевой смерти» (или «ахиллесову пяту» – это на вкус) своего детища: марксизм как научная идеология должен соответствовать требованиям и регулятивам, предъявленным научной теории. И хотя А.А. Зиновьев прав, подчеркивая, что наука бессильна против идеологии, что идеология побивается фактами жизни, которые она объясняет, прячет или выпячивает, научная идеология (или идеология, претендующая на научность) попадает в сложную ситуацию, под огонь научной критики; она, таким образом, оказывается на изломе. С этой точки зрения, марксизм, по сравнению с другими идеологиями, оказывается наиболее податливым к деидеологизации на научной основе, к превращению в теорию. В марксизме легче, чем в других идеологиях, обособить научный элемент от идеологического и противопоставить последнему, направив против него, и, помножив этот последний «на ноль», объединить если нужно научный элемент с ценностными элементами других традиций Европейской цивилизации – спасибо синтетически-перекрестным качествам марксистской теории, о которых следует сказать несколько дополнительных слов.
91
Э. Гулднер идет настолько далеко, что признает марксизм «великим современным синтезом науки и религии» (Gouldner A. The two marxisms: contradictions a. anomalies in the development of theory. – N.Y.: Seabury press, 1980. – P.117.).
Качества эти сформированы переходной революционной эпохой 1789-1848 гг. А поскольку переходные эпохи суть такие, которые определяются взаимодействием противоположных, а исторически – так просто взаимоисключающих систем, то их, как верно заметил К. Поланьи по частному поводу эпохи 1790-1830-х годов, невозможно объяснить в рамках одной-единственной (unitary) теоретической схемы 92 , моносхемы; нужно несколько тесно связанных и взаимотрансформируемых теорий, хотя бы две. Это полностью соответствует призыву И. Пригожина, разработавшего свою биохимическую теорию и ее общую методологию как раз для ситуаций неравновесия, колебания, перехода: «Мир слишком богат, чтобы быть выраженным на одном-единственном языке. Мы должны использовать ряд описаний, не сводимых друг к другу, хотя и связанных между собой тем, что технически именуется трансформациями».
92
Polanyi K. The great transformation: the political a. economic origins of our time. – Boston: Beacon press, 1944. – P.78.
Это холистский подход? Да, холистский, но сложный холистский подход, модифицированный по сотовому принципу или принципу сообщающихся вселенных в соответствии со сложным, нелинейным характером предмета (и объекта) изучения. Холистский подход, модифицированный в конце XX в. на основе его научных достижений и его социальной сложности. Маркс разрабатывал свою теорию в середине XIX в., и в то же время он хотел создать целостную теорию, на основе и с помощью холистского подхода. Тогда такой подход мог быть только простым, а в чем-то порой даже и механистичным (ср. критику Шопенгауэром точки зрения Гегеля по вопросам биологии; см. также работы Ницше).
Повинуясь холистским принципам и инстинктам и столкнувшись со сложной предкапиталистической реальностью, Маркс нашел самый правильный, гениальный в той ситуации и в тех обстоятельствах ход: синтез, объединение разнородных традиций и элементов (материализм – диалектика; наука – идеология; политэкономия – социализм; политическая теория – философия и т.д.) в единое, интенционально однородное целое и объяснение на этой основе разнородных социальных процессов, снимая их разнородную множественность в рамках единоцельной теории. Сложному, разнородно-взаимоисключающему содержанию эпохи Маркс противопоставил единую, цельную, но внутренне сложную и разнородную теорию. Когда по мере капиталистической эволюции разнородность переходной эпохи исчезла, социально теория Маркса оказалась в чем-то намного сложнее этой реальности (ср. раннюю и позднюю версии «Капитала»), тогда как экономически она выглядела проще, примитивнее ее. И это тоже следствие синтетически-перекрестного содержания марксизма, с одной стороны, и простой формы холизма Марксовой теории – с другой. Но иным холизм Маркса тогда быть не мог.
Это сейчас, в конце XX в. ясно, что примитивный холизм, как и примитивный материализм, как почти все примитивные схемы, ограничен и часто не срабатывает, несмотря на красоту замысла. Это сейчас можно разрабатывать методологии «познания сложного» 93 и «сложной мысли» 94 , экспериментировать с «сотовым» холизмом. И именно в этом направлении модифицировать-деконструировать-реконструировать теорию Маркса, научно-теоретический элемент марксизма. Другое дело, что и с научно-теоретическим элементом марксизма, точнее, с социально-исторической теорией Маркса далеко не все просто, здесь тоже необходим деструктивно-конструктивный подход, здесь тоже надо оперировать «теоретический организм» и разбираться. Разберемся.
93
См.: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса – М.: Мир, 1986; их же: Время. Хаос. Квант. – М.: Прогресс, 1994; Пригожин И., Николис . Познание сложного. – М.: Мир, 1990; Kontopulos K. The logics of social structure. – Cambridge: Cambr. univ. press, 1993; Jantsch E. The self- organizing universe: social a. human implications of the emerging paradigm of evolution. – Oxford: Pergamon press, 1980.
94
См.: Morin E. Introduction `a la pens'ee complexe. – P.: ESF 'editeur, 1990; см. также четырехтомник Э. Морэна «Метод»: Morin E. La m'ethode. – P.: Seuil. – Vol. I-IV (1977, 1980, 1986, 1991).
12. Деконструкция – Реконструкция. Теории Маркса и другие задачи
Начнем с метода, использованного Марксом. Мне он представляется практически безукоризненным – метод восхождения от абстрактного к конкретному, в основе которого лежит представление о конкретном как синтезе многих определений, т.е. абстракций; представление о том, что конкретизация знаний о мире представляет все б'oльшую их теоретизацию. Здесь проблем, по крайней мере, на данный момент, я не вижу. Они возникают при обосновании Марксовой теории. Первый и важнейший шаг в конструировании теории на основе избранного метода – ее обоснование. Существуют три типа обоснования научной теории: аксиоматический, эмпирический и интуитивный. Маркс и Энгельс, заявив в «Немецкой идеологии», что они начинают с реальных предпосылок – реально существующих и действующих людей, по сути, объединили все три типа: человек существует реально (эмпирически) и в то же время может быть избран в качестве основы теории как аксиоматически, так и интуитивно. В целом такой способ обоснования является бесспорным достижением как с методологической, так и с эвристической точек зрения. Однако с его конкретной реализацией не все гладко.