Съежившись, Фэн Моргай снова посмотрел на свое семейство и кивнул, у него тряслись руки. Окруженный детьми и женой, он направился к палатке.

— Я не хотел ничего дурного, — тихо произнес он, встав у входа. — Не собирался оскорблять Силы.

Проповедник лишь склонил голову, не принимая его заявление и не выдвигая обвинений. Он ждал, скрывая нетерпение; наверняка Отвергнутые пытались утаить от него фрагмент археотеха, какую-нибудь находку из мертвых городов, относящуюся к Былой Эпохе. Все подобные артефакты следовало передавать Завету, однако многие племена и соперничающие секты припрятывали трофеи для себя. Так же поступал и Кор Фаэрон, он не намеревался извещать кочевников, что уже не входит в число членов Завета. По сути, он пользовался их неведением, полагаясь на обычаи, защищавшие святых путников.

— Покажите, что там, дабы мы увидели уже известное Силам! — властно приказал пастырь, снова ткнув пальцем в сторону шатра.

Откинув тяжелый полог-дверь, Фэн Моргай отошел назад.

— Выходи, — проговорил он дрожащим голосом. — Не бойся.

Кор Фаэрон удивленно сдвинул брови, и морщины у него на лбу еще больше углубились.

Из палатки появился некто — судя по росту и фигуре, ребенок, — закутанный в длинное одеяние и платок пустынника. Проповедник уже хотел потребовать объяснений, но тут мальчик повернулся лицом к нему. он увидел фиолетовые глаза, сияющие ярче солнца, и в одно мгновение свет Сил ослепил его, разрушив прежний мир и возвестив начало Эпохи Аврелиана, Золотого.

Найро и еще несколько слуг помчались к господину, который пронзительно вскрикнул и, закрывая лицо руками, повалился навзничь, словно от удара. Когда Отвергнутые вокруг шатра упали на колени, как трава, примятая ветром, раб увидел одинокий силуэт на пороге. Аксата — великан из Голгоры, командующий стражниками, — раздавал приказы воинам, направляя их в лагерь с оружием наготове.

— Стойте, стойте! — заорал Найро; старость не помешала ему вырваться вперед.

Боялся он напрасно: Аксата скомандовал роте окружить становище, но не атаковать. Найро думал только о повелителе — не из-за верности, поскольку Кор Фаэрон был скверным человеком, а из-за страха за собственное будущее. Без хозяина он и другие рабы попадут в полное распоряжение солдат, которые, скорее всего, окажутся даже хуже проповедника.

Не добежав пары метров до лежащего юноши, Найро взглянул на ребенка у входа в палатку. Как только он встретил взгляд фиолетовых глаз мальчика, силы покинули его. У слуги закружилась голова, он споткнулся на полушаге и ничком рухнул в горячий песок, затянутый круговоротом ощущений. В сознании раба клеймом отпечаталось золотое лицо.

Сначала пастырю померещилось, что он слышит пение неземного хора эмпиреев, доносящееся откуда-то издали. Потом раздался более грубый звук — карканье серебряных воронов, стаи которых нередко сидели на деревьях за воротами сиротского приюта. Шум, яростный и оглушительный, извивался вокруг Кора Фаэрона, словно бы перетекал с одной стороны на другую. Наконец проступили отдельные голоса кочевников, говорящих на пустынном наречии. он знал несколько слов и выражений из этого языка, но сейчас ничего не разобрал.

Разлепив веки, он увидел только темный навес. Через пару секунд тент заслонили обветренные лица номадов, закутанных в платки. В темных глазах читалась тревога. Подошедший Аксата гаркнул на них, и Отвергнутые разбежались перед начальником охраны и его вооруженными спутниками. Несколько рабов склонились над господином и протянули к нему руки, но не решились коснуться его благословенной плоти.

Стоило Кору Фаэрону сесть, как его лоб и виски пронзила пульсирующая боль. Он отчаянно заморгал, но не смог избавиться от двух ярких точек, словно выжженных на сетчатке глаз. В первую минуту проповедник не мог ничего вспомнить из-за дурноты, но затем память вернулась к нему, и он, резко вздохнув, вскочил на ноги. Стараясь не смотреть на ребенка — с трудом представив его лицо и фигуру, пастырь решил, что мальчику не больше полугода, — он отыскал пронзительным взглядом Фэна Моргай.

Вождь Отвергнутых и его семейство стояли у главного шатра, с заговорщицким видом обсуждая что-то. Заметив, что пастырь поднялся, Моргай отошел в сторону.

— Что это за ересь? — рявкнул проповедник, брызгая слюной и наступая на Фэна. — Что ты прячешь от света в своем лагере тьмы и богохульства?

— Кор Фаэрон, это просто мальчик, — огрызнулась жена вождя. — Ребенок, которого мы нашли в пустыне и спасли от жгучей смерти.

— «Просто мальчик»? Вы что, не видите в нем света Сил? Почему вы скрывали его от меня, Носителя Слова? — Подойдя к горстке кочевников, он схватил Моргай за грудки и подтащил к себе. — Ты хотел воспитать из него какого-нибудь пустынного вещуна? Может, лжепророка? Решил, что захватил нового Тезена или Сланата, Кхаана или Нарага? Какие кривды ты хотел посеять в его сердце, совратитель?

— Он просто дитя, — эхом отозвался вслед за женой Фэн Моргай.

Глава номадов высвободился. Поскольку он считал Кора Фаэрона рукоположенным жрецом, то старался не касаться его «благословенной» кожи. Тот заметил, что вождь ведет себя неуверенно, словно его беспокоят невысказанные сомнения. Странствующего пастыря охватил религиозный пыл: он сознавал, что наткнулся на нечто великое, и понимал, что нельзя оставлять ребенка на воспитание суеверным невежественным дикарям. В худшем случае мальчик после Отвергнутых мог попасть в лапы Завета или церкви другого города.