— Короче, вы тут заморочились на фильмах ужасов. И решили разыграть кое-кого. Вроде меня, да? Какое-то новое сообщество в Сети, да?… Ты же не знаешь Соньку. Как выжить в условиях всеобщего поедалова? Как не быть съеденным другими и начать есть самому? По-моему, глупо. Кто поверит в ваших монстров-людоедов и хор у доски? Такими вещами в детских садах занимаются, а не в 15 лет. В пятнадцать и шестнадцать, моя милая, девушек должны интересовать совсем другие вещи. Не «Фотошоп». Нормальных девушек, конечно.

— Я нормальная, Лариса.

— Да ну!

— Любить — нормально.

— По-твоему, тут — любовь? Что за прикол-то?

— Никакой не прикол, Лариса. Тут правда.

— Ты мне мозги не запаривай, Баранова.

— Они едят и любят, — сказала Тоня.

— Едят и любят, — задумчиво повторила Лариса. Тоня заметила, что лицо её чуть переменилось. Ну, стало добрее, что ли. Или доверчивее. В общем, это было уже не то лицо, что каждую минуту готово фыркнуть.

Или это было лицо, которое боится. Остерегается.

Остерегается любви.

Лариса молча прочла с экрана письмо своей подружки. И слегка побледнела.

— Сонька убежала, — сказала она. — Это было у них и в классе, и во всей школе. — Лариса говорила без усмешки. — Учительница к ним на урок почему-то не явилась. Наверное, съел по дороге кто-то. А в соседний класс училка пришла. И ей не повезло. Вот ещё фотки. Там была медсестра. Вот здесь она хочет поставить взбесившейся девочке успокоительный укол. Девочка только что укусила училку. А на этой фотке девочка откусывает руку медсестре. А тут девочка бешеная ест учительницу. Сидит на ней и отрывает от неё куски. Фотографический бред. Не понимаю, почему я верю в это. Только что не верила.

— Как же не верить в правду?

— Была бы правда, я бы жалела этих обкусанных.

— Ты не жалеешь, а любишь. И почему — жалеть? Они счастливы. Они тоже любят. Твоя Соня тебя любит. И эти девочки тебя любит. И учительница. И медсестра.

— Всё прикалываешься?… А мордочка — такая же серьёзная, как у Вертецкого. Погоди-ка… Вертецкого же никто не любит.

— Любят. И даже Королёв любит.

— Ну ты сказала. Как в лужу… Моя Сонька, — сказала Лариса, убирая айфон и вжикая «молнией», — убежала из школы и позвонила подружкам из других школ. Некоторым не дозвонилась. А те, кому дозвонилась, сказали, что и у них то же. Людоедство. И разговоры о любви. Одна подружка, не знаю, из какой школы, сбросила Соньке на айфон инфу. Директриса, короче, построила всех на улице (прикинь: одеться в куртки не дала!), прочла всем лекцию о любви, а потом упала, полежала, встала, учитель физики подал ей руку — и она перегрызла ему горло. Она давно на физика глаз положила. Это, может, и враньё. Фотки-то нет. Но то, что многие вокруг сдвинулись по фазе, — правда.

Лариса отступила от Тони на шажок. Будто бы ей надо было поправить курточку.

— Что это за разговоры о любви, Тонька?… Или… Нет. Я поняла. Это психопатия такая. Коллективная. Точно. Я у мамы спрошу. Она же психолог. Юнг, кажется, объяснял, что есть коллективное сознательное, а есть коллективное бессознательное. И вот некоторые — у нас же трудный возраст, Тонька, — впали в коллективное несознательное. То есть бессознательное. И живут будто во сне. Делают то, о чём потом забудут. Как лунатики. Бессознательные коллективные лунатики. Только лунатят не по ночам, а по утрам. Ну, всё равно, темно же ещё… И есть бешеные, а есть тихие лунатики. Ты больная тихая, Тоня. Ты же не бросаешься есть меня. А эти, на фото, — бешеные. Как это у психиатров называется? Буйные. И когда это началось? В Интернете ничего не было ночью. Слушай… Ты что, хочешь сказать… У нас в школе?… У нас в классе?

— Я же говорю, это правда. Все всех любят. Женя Вертецкий съел Руфину Равильевну.

— Врёшь!

— Не вру. Когда любят, то и едят. Для любимого человека ничего не жалко.

— Так это что же, по-твоему, на фотках?

— Это любовь, — сказала Тоня.

Лариса разинула рот — как недавно мальчики и девочки в классе, — и попятилась от Тони. В сторону спортгородка.

— Что-то мне не по себе, — сказала она. — Надо в Инете пошариться, по ссылочкам покликать, френд-ленту почитать, на форумах людоедов потусоваться…

— Я люблю тебя, Лариса, — сказала Тоня.

— Сонька в двадцать девятой учится! — крикнула Лариса. — А мы-то — в шестнадцатой. Так это — везде?…

Тоня улыбнулась.

— Любовь не может быть в одном месте. Она повсюду. Везде люди любят людей. И люди едят людей. Любить — есть; есть — любить. Что может быть прекрасней?

Покрутив пальцем у виска, Лариса побежала через спортивный городок — туда же, куда убежали Владьки:

— Я поняла, во что я верю! Я верю, Тонька, ты — чокнутая!

Кричала она голосом очень неуверенным. С такой интонацией, как будто хотела заставить себя поверить. В то, что Тоня «чокнутая».

Тоне надо идти.

Пусть Лариса подумает. Она ещё многого не понимает. Она сильно увязла в своей ненависти. Это у неё скоро пройдёт. Если любишь, откуда взяться ненависти?

Как это просто!

Тоня любит Ларису. И Женю. И Володю. И Руфину Равильевну. И папу. Очень любит. И таким запутавшимся, как Лариса, нужно время, чтобы привыкнуть к этому. И они привыкнут, и полюбят её. И увидят, как красив мир. И полюбят всё в этом мире.